3

Вот ведь бывают в жизни странные совпадения! Я читала эту книгу в день сокрушительного урагана в Москве, а в ней по сюжету маленький французский городок как раз тоже оказался во власти стихии, принесшей ливень, ветер, наводнение и череду всяких разрушений и бед. Но сама книга оставила во мне впечатление конструкции, макета, который собирают, руководствуясь внезапно мелькнувшей и не вполне продуманной идеей и не очень-то заботясь о том, чтобы все детали были точно пригнаны друг к другу. Что-то в ней было глубоко стенографическое, конспективное, и до самого конца мне казалось, что я читаю не литературное произведение, а репортаж с места событий или лабораторный отчет о сделанных наблюдениях. Автор как будто бы предназначил свою книгу скорее для сканирования, чем для вдумчивого чтения.

Текст состоит из коротких, рубленых фраз, а время и действия героев, происходящие события фиксируется почти с документальной точностью. Это задавало ритм чтению: мысль скакала, торопясь подмять под себя редкие художественные отступления и нетерпеливо устремляясь к концу, к финалу. И хотя книга, по замыслу, должна была бы быть о чувствах – бесконечного ожидания, тревоги, длиною в жизнь, страха, вины, тоски, - ее стилистика оказалась непригодной для этого и в моем восприятии все время приходила во внутреннее противоречие с сюжетом. Мне всегда казалось, что «олитературенные» чувства требуют переживания и проживания, но здесь они задавались на уровне ознакомления и простого указания на их присутствие. В результате вышел такой «портативный Достоевский».

Замысел мне показался вполне интригующим: ребенок, совершивший преступление и избежавший ответственности, становится взрослым и живет с чувством неминуемого возмездия, которое рано или поздно может его настигнуть. События и происшествия его жизни находятся как бы в тени этого ожидания и временами доводят его почти до грани, за которой должно бы последовать пусть запоздавшее, но все же покаяние и принятие ответственности за содеянное, но он всегда останавливался, предпочитая жизнь в болезненной неопределенности признанию, которое навлечет на него и его мать социальный позор. Автор пытался показать, что, может быть, именно из-за этого многое в его жизни пошло не так. Суть истории раскрывается буквально на нескольких последних страницах: оказывается, все это время он жил милостью человека, которого считал врагом матери.

И вот тут-то со страниц книги на меня повеяло чем-то более сильным и страшным, чем сам сюжет – отчуждением, социальной глухотой, тотальным безразличием к «человеческому». Ребенок совершает убийство. Он переживает сильнейший стресс. Близкие люди с самого начала знают об этом. Но плоскости не совмещаются: никто так и не набирается мужества и… любви поговорить с ним, побудить его к определенным поступкам, эмоционально поддержать. Из-за дефицита близости, отсутствия откровенности он остается в своем страшном неведении, а они – в своем страшном знании. Тайна одного сливается с тайной двоих, и одна прячет другую, является гарантом «стабильности» существования. И никому нет дела до того, как все они будут жить с этим дальше. Не знаю, хотел автор, чтобы в конце возник этот ошеломительный эффект, или он получился случайно, но именно из-за него я и перестала жалеть, что взялась читать эту книгу.