5 На Солнце тоже есть пятна

Бывает, что ждёшь новую книжку у писателя, к которому у тебя особое отношение, ждёшь-ждёшь во всех смыслах, читаешь в сентябре, как сейчас помню, прошлого года, что по этой долгожданной книге ещё и сериал собираются снимать с Крейгом, ожидание сродни фильму про Хатико и покалывает в пальцах от предвкушения. А потом, когда заветный кирпич на полке – этот момент, открыть обложку, вдохнуть запах, ну вот это всё книгочервивое задротство, так дорогое некоторым (мне, конечно, тоже) – это просто всё равно что первый раз нырнуть в воду, а вода вообще-то не тёплая. Все купаются, ну вообще ВСЕ – а ты стоишь и тебе прямо-таки холодно, знаешь же, что потом будет нормально, но вот всё никак. Такая затянутая прелюдия, что просто в конце концов ты уже из чувства (где твоё самоуважение?) берёшь и заходишь в воду. С Франзеном было так же – он из когорты тех писателей, про которых спустя века мучений и секунды отвращения хочется в финале любой истории пойти в бар и сказать, что он отличный парень. С ним тяжело и порой почти невыносимо, он слегка странный и, очевидно, со своими закидонами, но когда говорит – невозможно не слушать и не отвечать, пусть это даже слегка в одни ворота. Некоторое ревнивое чувство появилось, когда в дэйли афише о том же вскользь заметил Сергей Кумыш, но это только подчёркивает. Подчёркивает это всё.

Про «Безгрешность» слишком много сказано заслуженно – Франзен из тех, кто явно не ищет простых путей, а рождение любого текста для него сродни для некоторых выплате ипотеки. Чтобы я написал «Безгрешность», говорит он в интервью, мне понадобилось 35 лет писательской работы, однако, написана она целиком года за два; резюмируя – «Безгрешность» это такая отметка по прошествии всех этих лет, вымученный накопленный опыт, квинтэссенция всех сказанных ранее слов и оживлённых персонажей, сбавленный щепоткой автобиографичности, от которой ещё больше хочется вспомнить про вступительный бар: Франзен в нескольких интервью признавался, что этот самый выстраданный образ матери (#дакакаятымать) взят не с потолка. Да, все женщины в книге слегка сумасшедши, но кто не согласится с такой истиной и в жизни? Все матери у Франзена больны в разной степени – болезнь чаще всего диктует изменения и в психике, которая подточена, как жуком-короедом. Труха, которая остаётся в остатке, сводит с ума окружающих. Женщины сводят с ума тех, кто рядом и любит их, впрочем - в некоторых поступках сложно не увидеть болезненные первопричины, рождённые в детстве, выстраданные в свою очередь через отношения с отцами. Родители и дети в «Безгрешности» - тема почти столь же первостепенная, как в «Поправках», но если там наизнанку выворачивались кишки родительской любви и ненависти детей (или наоборот), то в «Безгрешности» эта тема первостепенная среди других – печальные союзы любви, приводящие к бесконечному страданию двоих когда-то влюблённых, современный мир с его реалиями, грязными, как антипод слова, возглавляющего роман, фейсбук с его безграничностью, люди, с их неидеальностью (и это нормально, что идеальных в романе вовсе нет); ближе к финалу Франзен выскажется в том смысле, что дети не отвечают за грехи своих родителей, эта фраза, что важно, вложена в уста одной из нормальных женщин «Безгрешности», персонажа впрочем до скуки второстепенного и, что характерно, бездетного, однако говорящего важные вещи, которые Фразнен обличает в реальность: «..выглядело несправедливым, что она отправлена жить в дерьмовый мир, изготовленный ее родителями. Они ответственны за невозможные обстоятельства, в которых оказалась она лично, они принадлежат к поколению, которое ничего не сделало с проблемой ядерного оружия и меньше чем ничего с проблемой глобального потепления; ее вины во всем этом нет», как нет этой самой вины во многом другом, например, в том, какая она, какие они, какие те или эти - мы, в некотором смысле, несём бремя чужой жизни и только когда сбрасываем её, постигаем что-то о себе и обо всех этих людях, обо всем мире целиком и можем строить своё собственное без оглядки назад.

Строительство идеальной семьи должно иметь здоровый фундамент равно так же, как и должно иметь такой фундамент строительство любого будущего – чего можно было ждать от истории, полной боли, безумства, поступков, граничащих с истерикой, поступков, совершённых в неразберихе громких событий прошлого, какие дети могли вырасти у матерей, поставивших для себя первостепенным только самое себя, снабдив при этом своё материнство изрядной толикой безумия? Какой фундамент могли построить те, кто крошил свой собственный? Отцы в «Безгрешности» не в пример здоровее – мужчины, впрочем, подверженные чужим безумствам и оттого кажущиеся слабыми до нездорового, но достаточно сильные, чтобы найти лекарство от безумия, сбежать, стать самим собой, потому что любое наваждение – уход от личности, от себя, тошнотворный период блужданий в потёмках слащавых сексуальных порывов с подтекстом ненормальности. Героиня романа по имени Пип (Purity, безгрешность) получила своё имя от матери, которая скрывает своё прошлое, сменила имя и место жительства и родила дочь, рассказывая разные байки про отца-тирана, который, если найдёт их, уничтожит – Пип, разумеется, также ищет себя, порой также скатываясь в это чисто женское безумие, но к финалу выходящая из него только (или, точнее, в том числе) потому, что находит себя, выясняя, кем же являлся и является её отец, кто такая на самом деле её мать и кто такая сама она, находит утешение предыдущим мытарствам и чувству жизни в неком флёре обмана, находит свою точку безгрешности, чтобы понять про себя достаточно ровно для того, чтобы озвучить самую последнюю мысль «Безгрешности»: может быть, я с этим даже справлюсь.

Может быть, мы все с этим тоже справимся – в конце концов, нам всем достался одинаковый в разной степени одинаковости мир, в котором непросто, но оно того стоит.