4

Раскаяние может искупить любой грех, и я стою перед Тобой, Господи, грязна и нага, на Страшном суде, и я раскаиваюсь. Раскаиваюсь в том, что я, Катарина, презрев все заветы, заняла место судьи и мои действия привели к смерти двух заблудших душ. Тогда мне казалось, что я поступаю правильно. Простишь ли Ты мне мой грех?

Я считала, что веду богонравную жизнь. Я не позволяла себе лишних эмоций, была скромна, изучала жизни святых и пыталась, хоть и не всегда успешно, рассказывать о них людям. Но Ты, Всевышний, решил испытать меня, и, боюсь, я не прошла испытания. Ты решил смутить мой разум. Если бы это были непотребные картинки, я верю, что я бы устояла. Но Ты начал показывать мне дуальную природу человека. Святой Христофор, о котором я писала свою главную книгу, – человек-богоносец с песьей головой – раскрыл мне, что святой – это одновременно и сигнификат, и денотат, чья жизнь и образец, и подражание образцу. Уже сама мысль крамольна. Но этого было мало. Ты поместил меня ровно посередине двух абсолютных противоположностей: соленого брата и сладкого брата. Я попала в их изолированный мир, расколотый вне времени пополам, и оказалась в ловушке. Только я, два библейских брата и белый чистый снег. Где был Ты тогда? Нет, задавать этот вопрос – еще один грех.

У них было два дома, но все остальное они делили – кошку, женщину, сына. Один из них, Хадар, отказался от сладостей и радостей, вел аскетичную и усеченную жизнь и нещадно вонял. Другой, Улоф, ел только сахар, видел в сладости совершенное счастье и источал нектар. Счастье – последняя форма сладости, а боль – последняя форма соли, и братья двигались по выбранному вектору в противоположные стороны, но при этом притягиваясь друг к другу, как магнит. Они не могли быть ни вместе, ни порознь, и жизнь поддерживалась в них только постоянным напряжением ненависти и любви друг к другу. Они пытались стать единым целым и через кошку, и через женщину, и через сына, но невозможность слияния привела лишь к тому, что они совершили самый тяжкий из грехов. А потом Ты дал им меня.

Когда Хадар привез меня к себе, я думала, что помогу им, как мой Христофор, подготовиться к встрече с Тобой, Отче. Я думала, что просто буду рядом и они смогут очистить свои души, отвечая на мои вопросы, но в итоге я стала посредником между ними, слушала их обвинительные речи и слова в свою защиту и вынесла приговор, тем самым заняв Твое место, Верховный судия. Молю, отпусти мне этот грех!

Общую историю их жизни я собирала, как мозаику, по крупицам. Их версии событий полностью противоречили друг другу, и сначала я думала, что братья так играют со мной. Я не берусь судить снова, но все-таки я считаю, что оба их мира, равно сосуществуя, были правдивы и, преломляясь во мне, являли собой абсолютную истину. Я решила, что братья должны помириться перед смертью, и привела в исполнение свой приговор. И они действительно стали одним целым, но только через мой грех. Или в этом и было мое предназначение? Я тщетно ищу ответ.

Я писала о святом Христофоре, а должна была писать о жизни двух мучеников, свидетелем последних дней которых я была. Или все-таки они были грешниками? Они научили меня, что жизнь не может быть только счастливой или только несчастной, как нет света без тьмы.

Я исповедалась тебе во всем, Отче. Я открыла тебе свою душу. Отпусти мои грехи и укажи мне истинный путь, Господи, ведь ты есть абсолют.

Нет ничего чистого, без примеси. Кругом одна муть и скверна, — ежели бы существовала чистая доброта, так ее было б нипочем не распознать, она была б как воздух!