5

«Кто я на земле? и что такое эта земля? и зачем всё, что делаю я и другие?» — вот слова, которые слышатся сквозь «Легенду».
Иногда литература – это просто литература. Художественный текст, не требующий расшифровки, поисков скрытого смысла и истолкования тайных знаков. Возможно, «Легенда о Великом инквизиторе» как раз такой случай: слова одного и молчание другого. А возможно, и нет.

Как пример литературной критики, «Опыт критического комментария» Василия Васильевича Розанова разительно отличается от традиционных литературоведческих работ. Розанов не ограничивает «Легенду» рамками романа «Братья Карамазовы», а предлагает рассматривать её в контексте всего творчества Достоевского и даже шире – русской литературы в целом. Впрочем, для Василия Васильевича Розанова «Легенда» - не вопрос литературы в принципе. Это - вопрос бытия, исповедь отчаявшегося сердца. «Легенда» - синтез самой пламенной жажды религиозного с совершенной неспособностью к нему».

Читать Розанова – всегда наслаждение, а «Опыт критического комментария» к тому же является одним из самых гармоничных сочинений писателя. Тут и глубочайшие знания, и широта взгляда, и тонкий анализ, и великолепный живой язык. В центре внимания Розанова, как уже отмечалось, не художественные качества «Легенды», но её основная мысль, «исходный пункт». По мнению Розанова, «Легенда» имела для Достоевского особенное, личное значение. Розанов цитирует слова писателя, написанные незадолго до смерти «моя осанна сквозь горнило испытаний прошла», и отражение этих испытаний как раз и обнаруживается в «Легенде» и образе Великого инквизитора.

Душа автора, очевидно, вплелась во все удивительные строки, которые мы выписали выше, лица перемешиваются перед нами, сквозя одно из-за другого, мы забываем говорящее лицо за Инквизитором, мы видим даже и не Инквизитора, перед нами стоит Злой Дух, с колеблющимся и туманным образом, и, как две тысячи лет назад, развивает свое искусительное слово, так кратко сказанное тогда.

Если Алеша Карамазов, выслушав поэму, говорит брату «Твой инквизитор просто в Бога не верует» (подразумевается не отрицание инквизитором Бога, но неверие во всеведущего, всеблагого и всемогущего Бога), то Розанов как бы продолжает эту мысль: инквизитор не верует в Бога, но верует в Злого Духа.

Рассуждения инквизитора не поддаются логическому опровержению – впрочем, как и предваряющие «Легенду» размышления Ивана Карамазова о страданиях ребенка – опровергнуть их можно только личным опытом, примером собственной жизни. Но можно попытаться. Конечно, комментарий и интерпретация «Легенды» во многом обусловлены собственным мировоззрением Розанова. И автора можно подвергнуть критике за чрезмерную эмоциональность (обращает на себя внимание, например, обилие курсива, используемого автором для привлечения внимания читателя) и неоправданное преувеличение значения некоторых аспектов «Легенды». Но это нисколько не умаляет ценности критического комментария Розанова и сделанных им выводов:

«Легенда» - это горький плач человека, когда, потеряв невинность и оставленный Богом, он вдруг понял, что теперь совершенно один, со своею слабостью, со своим грехом, с борьбою света и тьмы в душе своей.
Преодолевать эту тьму, помогать этому свету – вот всё, что может человек в своем земном странствии и что он должен делать, чтобы успокоить свою встревоженную совесть, так отягощенную, так больную, так неспособную более выносить свои страдания.