5 Солнечные люди

Долго не могла одолеть "Волшебную гору", хотя и одолевала таких гигантов как "Улисс", потому что Томас Манн пишет настолько хорошо, что становится плохо. На протяжении всего произведения он выдерживает такую планку написания, что ты себе кажешься козявкой на его ногте, прыщем на его попе, абсолютным ничтожеством... Но в конце тебе становится так тяжело, будто ты вместе с главным героем падаешь в депрессию. Честно признаться, концовка показалась мне тяжеловесным наслоением одного на другое, примерно с момента спиритических сеансов и далее.

Вот есть Фолкнер, которого я не перевариваю, и есть Джеймс Джойс, который стебался над читателем и тоже очень тяжело у меня шел. "Волшебная гора" где-то посередине.

С "Улиссом" и "Шумом и яростью" немного другая история. Там я бросала себе вызов и читала каждый день, весь день, лишь бы быстрее дочитать, поэтому "Улисс" был прочитан дня за два, книжка Фолкнера "Шум и ярость" за день, на "Волшебную гору" я убила наверное месяц...

ㅤ

Из того, что меня зацепило, было два момента. Первый, это то, как свободно Манн пишет о том, что его главный герой Ганс Кастроп был влюблен в своего одноклассника по фамилии Пшибыслав. На это было несколько моментов:

1) Ганс ощущал очень интимным момент, когда в классе попросил у Пшибыслава карандаш. Они оба несколько секунд смотрели на этот карандаш, прежде чем Ганс забрал его, а потом он прибывал в некотором воодушевлении от эпизода.

– Извини, пожалуйста, ты не можешь одолжить мне карандаш?

И Пшибыслав посмотрел на него своими киргизскими глазами над выступающими скулами и ответил приятно-хрипловатым голосом, ничуть не удивившись или не выказав никакого удивления:

– С удовольствием. Только после урока непременно верни.

И он достал из кармана свой карандаш – тоненькую посеребренную гильзу с колечком, которое достаточно было передвинуть кверху, и тогда из металлического футляра показывался заостренный цветной грифелек. Он стал объяснять несложный механизм карандаша, и их головы сблизились.

– Только смотри не сломай! – добавил Хиппе.

К чему эти предупреждения? Разве Ганс Касторп мог не вернуть карандаш или допустить в обращении с ним малейшую небрежность?

Потом они, улыбаясь, посмотрели друг на друга и, так как говорить больше было не о чем, повернулись друг к другу сначала боком, потом спиной и разошлись в разные стороны.

И все. Но ни разу еще в своей жизни Ганс Касторп не испытывал такого удовольствия, как на этом уроке рисования, – ведь он рисовал карандашом Пшибыслава Хиппе, да еще предстояло потом снова возвратить карандаш владельцу, этот возврат, как нечто само собой разумеющееся, совершенно естественно вытекал из того факта, что карандаш был дан. Ганс Касторп даже позволил себе небольшую вольность слегка очинить карандаш, а потом, подобрав три-четыре красных лакированных стружки, хранил их чуть не целый год во внутреннем ящике своей парты, и если бы кто их увидел, никому и в голову бы не пришло, что они ему дороги. Впрочем, возврат карандаша совершился очень просто, вполне во вкусе Ганса Касторпа, да он ни к чему иному и не стремился: привычка к тайному и безмолвному общению с Хиппе притупила в нем желание разговаривать с ним вслух.

– Вот, – сказал он. – Большое спасибо.

2) Вспомнил он про этот эпизод на лекции по любви уже в станатории на волшебной горе, которую проводил местный психолог-врач, и даже как-то побоялся соединить две эти мысли в своей голове, о чем упоминает автор.

И вот в этот момент, когда речь шла о любви, в сознание Ганса Касторпа, как нечто совершенно ненавязчивое, неугомонное и странное, всплыло воспоминание о том, как он в детстве одолжил карандаш у Пшибыслава Хиппе. Он почувствовал что-то вроде неловкости, нечто вроде страха перед собой, перед тем, чтобы соединить эти две мысли, эти два эпизода — карандаш и любовь — в своей голове. Ему стало ясно, что его страха не было бы, если бы это не было так сложно, так необычно и так неестественно.

в) В санатории Гансу понравилась девушка, Клавдия Шоша, русская дама, которая постоянно хлопала дверью. Поначалу он даже не понял, чем она его привлекла, и вовсе не осознавал, что именно привлекало, ведь хлопанье дверьми его раздражало. Но потом он осознал это чувство и отметил про себя, что глаза Клавдии Шоша похожи на глаза Пшибыслава. Именно поэтому он испытывает к ней особый трепет, будто Пшибыслав вернулся к нему в ее образе.

И эти глаза Клавдии беззастенчиво и несколько угрюмо рассматривали его совсем близко и своим разрезом, цветом и выражением жутко и ошеломляюще напоминали глаза Пшибыслава Хиппе!

Этот Пшибыслав то ли исключился из школы, то ли куда-то пропал. Ганс упоминает, что ему тяжело было потерять его, а до того, каждый день в школе был наполнен смыслом - увидеть его. Теперь же, в санатории его дни снова наполнились смыслом, с появлением в них мадам Шоша, которая глядела на него глазами Пшибыслава.

Второй момент, который меня зацепил был, когда Ганс покинул санаторий, чтобы покататься на лыжах, но в процессе попал в метель. По какой-то причине он продолжал двигаться дальше в лес, в снег, сопративляясь природе, хотя и не отличался духом "борца".

На обратном пути не смог сразу найти путь домой, но нашёл хижину, где ударился головой, упал и увидел сон. Сон про солнечных людей. Этот отрывок настолько шикарный, что я оставлю его тут: https://teletype.in/@ronnies_lib/d-Fh4hlXQIl Вот небольшой кусочек, который запал мне в душу:

Над большой чашей они разрывали младенца, в неистовой тишине разрывали его руками, - Ганс Касторп видел белокурые тонкие волосы, измазанные кровью, - и пожирали куски, так что ломкие косточки хрустели у них на зубах и кровь стекала с иссохших губ.

Подводя итог, могу сказать, что Ганс Кастроп сбежал от реальной жизни в болезнь. Он оправдывал и лелеял её, находя продуктивной. Он бродил, болтал, влюблялся, читал умные книги, а потом... Потом всё пошло под откос. Его брат умер, один из наставников покончил жизнь самоубийством, сам Ганс впал в депрессию и через семь лет прибывания в санатории был отправлен на войну. Конец.

мой тгк →