5 "А на земле как будто ничего и не случилось"

Я готов ударить в всполошные колокола, чтобы каждая собака, проживающая в этом сумасшедшем городе, разлегшемся, подобно Риму и Византии, на семи холмах, знала о таком величайшем событии, как моя любовь.

Вы думаете, что роман о цинизме? Нет. Роман о любви. Сумасшедшей и безоглядной, уничтожающей и животворящей.

Я ненавижу мою любовь. Если бы я знал, что ее можно удушить, я бы это сделал собственными руками. Если бы я знал, что ее можно утопить, я бы сам привесил ей камень на шею. Если бы я знал, что от нее можно убежать на край света, я бы давным-давно глядел в черную бездну, за которой ничего нет.

Открываю для себя новые имена Серебряного века и продолжаю удивляться, насколько же они все были талантливы, новы для своего времени, искрили, сияли, взрывались. И что же произошло? То есть понятно что. Но как же грустно, что одним пришлось уехать, другим подстраиваться под социалистическую действительность, а кому-то погибнуть. Как могла бы интересно развиваться русская литература. О чем бы и как писали в середине века те, кто начал творить в начале двадцатого, если бы не советская цензура, стремящаяся подстричь, пригладить, не допустить, с одной стороны, и вынужденная эмиграция, с неизбывной тоской по потерянной родине, с другой.
А может быть все эти нужные кому-то зажигающиеся звезды и брызги шампанского не могли бы родиться, если бы не предчувствие нового времени, с подростковой жестокостью ломающего всё, что встретится на пути, особенно то, что кажется старым, изжитым, банальным и пошлым?
Вот такие несложные мысли роятся в моей голове после прочтения безумно талантливого, ужасно красивого, безжалостно откровенного романа "Циники".
Как интересно менялось мнение об авторе романа. От больного мальчика по Ленину, сверхнегодяя по Бунину, любителя уборных по Газданову - до новатора по Бродскому и великолепному по Прилепину.
Не соглашусь с "больным мальчиком", а в остальном поддерживаю. У меня о Мариенгофе, сложилось впечатление великолепного сверхнегодяя-новатора.
Трагические страницы истории страны отражаются в трагической судьбе героев, пытающихся выжить, прикрываясь броней цинизма и иронии. Я не знаю точно, есть ли реальные прототипы у героев романа, но даже, если нет, то возникает ощущение, что собирательный образ героев очень близок к живущим в то страшное время. Они жили и любили, как живём и любим мы в своём времени.
Только мы стали ещё большими циниками, чем они.
А внизу на Театральной уже не редкие фонари всё так же раскуривают свои папироски.