5

В 1937-м, когда всё это случилось со мной, мне было немного за тридцать. Сейчас – больше пятидесяти. Между этими двумя датами пролегло восемнадцать лет, проведенных ТАМ. <…> Неужели такое мыслимо? Неужели это всё всерьёз? Пожалуй, именно это изумление и помогло выйти живой. Я оказалась не только жертвой, но и наблюдателем.

Я абсолютно не знаю, что сказать, кроме того, что история циклична, поэтому забывать — это преступление. Автобиографичный роман Евгении Соломоновны Гинзбург дался мне не просто. Вопреки моим стандартам скорости чтения книга растянулась почти на неделю, потому что мозг отказывался верить в то, что видели глаза, а во снах приходили постельные клопы бараков из главы прочитанной перед сном. И, если откровенно, то это самое безобидное из того, что могло присниться после всех ужасов описанных Евгенией Соломоновной. Не хотелось бы, даже во сне, ощутить стены карцера, в котором приходится находиться несколько суток в тесном соседстве с мокрицами и крысами, и при этом нет возможности пошевелиться, присесть или просто поднять руку, потому что карцер имеет такую площадь, на которой человек может ТОЛЬКО стоять.

Про голод, унижения и работу в -50° двумя словами не рассказать, но человек, женщина прожила в этом ужасе десять лет своей жизни просто потому что кто-то где-то услышал звон, а десяток других этот звон подтвердили своими подписями в обвинительном протоколе, мотивируя это страхом за себя и своих близких, даже не догадываясь о том, что следующими будут они и срок, возможно, будет гораздо больше, а близкие, если останутся на свободе, не напишут им даже строчки, чтобы не иметь ничего общего с политзаключённым.

Как меня поразило поэтическое описание той части страны, которая стала для неё каторгой, с каким восторгом описывает она, человек, который перенёс столько боли и ужаса, Магадан:

Сентябрь — лучший месяц в Магадане и вокруг него. Лето – всегда ветреное и дождливое – уступает место ясным задумчивым дням ранней осени. Осторожное медлительное солнце плывет по сопкам, а на них краснеет коралловыми рифами зрелая брусника. Шишки, битком набитые кедровыми орешками, оттягивают вниз ветки стланика. Тропинки, по которым мы бродим с ребятами, устланы толстым слоем хвои.

Какую силу воли нужно иметь, чтобы не сломаться, наизусть декламировать самой себе стихи, чтоб не сойти с ума, находить возможность помогать окружающим людям и так детально впоследствии рассказать обо всём пережитом, проходя через всё это снова и снова по мере написания этой книги?