4 Спойлер

Американский роман итальянского писателя Джорджио Фалетти «Нарисованная смерть (глаза не лгут никогда)» можно охарактеризовать как мистический триллер или как фантастический боевик. В общем-то, поскольку дальше примеры будут, в основном, браться из образчиков трэша, главным образом фантастического жанра, то, как отправная точка и образец отпускное чтива показался мне вполне подходящим образцом.

Фалетти – баловень судьбы, щедро одаренный талантами, востребованными в современном массовом обществе. Он и гонщик, и актер (Ночь перед выпуском»), и телевизионщик, и поэт. Получил приз в Сан-Ремо за свою песню. В зрелом возрасте стал писать книги, становящиеся международными бестселлерами и приносящие, надо полагать, неплохой доход. Чем лучше исполнение, тем лучше видна экзотическая убогость содержания нынешнего масскульта. В упомянутом романе убивают сына мэра Нью-Йорка (сразу - sic!), за расследование берется его брат по отцу, гоняющий на итальянском мотоцикле. После сублимации у читателя нужной доли острых ощущений – происходит еще несколько убийств, совершаемых глазным врачом из мести и с использованием мотивов популярных комиксов – расследование успешно разрешается. Маньяк-доктор, наказав убийц сына своей цветной подруги (политкорректность!) погибает в жидком азоте (справедливо ли такое воздаяние?); у брата-мэра пробуждается совесть и он подает в отставку (фантастика!), а главный герой – брат этого мэра из-за которого вынужден был подать в отставку, победив злодеев, обретает личное счастье с гермафродитом (толерантность!), которого (-ю) впервые увидел впервые в голом виде в ванне своей квартиры, из которой должен был съехать, но задержался из-за того, что убили его аморального племянника… (Вспоминаются замечания Питирима Сорокина о том, что в рамках кризиса чувственной культурной суперсистемы, художник должен нагромождать горы нелепиц, дабы удержать внимание потребителя, пресыщенного подобными эффектами).
Но у нашего супермена не получилось найти злодея без помощи итальянкой женщины комиссара полиции с американским гражданством (положительная, по мысли автора, сторона пресловутой глобализации). Эта героиня в конце романа тоже получает свой приз в виде отрезанного уха албанского мафиози, убитого для нее по приказу китайского преступного магната, в благодарность за то, что она сняла ложное обвинение с сына китайца, который, вообще-то чудовище, но данного конкретного преступления не совершал (показ отрицательных сторон нынешней глобализации, наряду с торжеством принципов современного правового государства и торжества западного правосудия). У итальянки было потеряно зрение, после того, как у нее на глазах плохой албанский парень убил у певца бой-френда и изнасиловал ее саму, в отместку за застреленного брата из албанской мафии (должно быть, албанцы уже сильно достали толерантных европейцев, которые усиленно защищали их во время натовских бомбардировок Югославии 1999 года)…

Это только малая часть из пересказываемого романа, хотя для декодирования современных культурных, социально-политических и прочих реалий массовая литература дает благодатный материал. Но главное, что меня привлекло в данном случае в этой книге – это глаза, «которые не лгут». Чужие глаза. Итальянке пересаживают оболочку глаз от мертвого донора, добавив дозу стволовых клеток, чтобы избежать отторжения чужой ткани (вспоминается сколько «звезд» уже сошло до времени, возжелав вечной молодости, в могилу из-за этих стволовых клеток). И – женщина начинаете видеть картины чужой, прошлой жизни другого, уже мертвого человека, увидев и преступника.

ЧУЖИЕ ГЛАЗА – вот метафора современной глобальной культуры и тот образ, из-за которого мы, в общем-то, и занялись пересказом галиматьи, написанной итальянским суперменом. Причем метафора эта проецируется сразу в нескольких измерениях.
Прежде всего, конечно, приходит на ум наша несчастная Россия, обозреваемая чужими враждебными взорами в рамках господствующего русофобского дискурса в значительной части российских сми и так называемых социальных наук. Нам, таким образом, как бы сделали пересадку чужих глаз, чтобы мы смотрели на себя через призму чужих интересов, перенесли на себя чужие фобии и никогда больше не стали активным историческим субъектом, оставаясь лишь объектом эксплуатации. Но не одни мы находимся в таком положении.

Россия лишь часть (пусть и очень значительная!) современного мира, нещадно эксплуатируемого ТНК и глобальной олигархии, с необходимыми им медийным прикрытием. Люди во всем мире вынуждены сегодня видеть чужие, транслируемые образы на пересаженной им «сетчатке глаз» - телевидения и интернета. Пока ничего принципиально с этим сделать нельзя, помимо иногда пробуждающейся рефлексии, в среде той же медийной обслуги князей мира сего.

Наконец, вспомним известное выражение, что «мертвый хватает живого» и уже не дает ему нормально жить. И российский, и глобальный морок имеет сходные истоки. То, что изжило себя продолжает существовать и не торопится уходить с исторической сцены, застилая глаза живых своей мертвой оболочкой. Но здесь, по поводу того, что живое, а что мертвое никакого единства наблюдаться не может. Кто-то скажет, что у нас это пресловутый «совок» оказывает свое воздействие на неблагоприятный ход либеральных реформ и мешает войти в цивилизованный мир.

А представители другого идеологического окраса будут уверять, что это мир (капитализма) уже пережил себя (Ленин называл уже капитализм начала прошлого века загнивающим и умирающим капитализмом), и теперь этот капитализм, вместо того, чтобы уйти, занимает место и отравляет все вокруг своим трупным ядом, прикрываясь, маскируясь парфюмом изощренной рекламы и отвлечения внимания посредством масс медиа. Самое интересное, что и те, и другие будут по-своему правы. И советские авторитарные и бюрократические практики мешают экономической и политической модернизации РФ; и в глобальном масштабе нынешний порядок угрожает существованию человеческой цивилизации как таковой.
Что же делать? Ответы ищутся не только высоколобыми аналитиками и учеными, не только политиками и государственными мужами, но следы этих поисков видны в ряде деятельности ряда разнообразных общественных движений, всплески такой интеллектуальной активности такого рода без труда можно обнаружить и в произведениях массовой культуры, разной степени таланта и глупости.