2

«В стране вечных каникул» стала «парной» книгой для сказки Юрия Томина «Шел по городу волшебник».
Про Томина я написала в соответствующей теме, но одна из этих книг стала прекрасной сказкой, вторая – вторичной токсичной подделкой с сомнительной моралью и скрытыми авторскими мотивами.

«В стране вечных каникул» первый раз издавалось в «Детской литературе» в 1966 году, «Шел по городу волшебник» - в 1963: так что со вторичностью легко определиться. Не хочу писать про плагиат – всё же откровенного плагиата не было, а «идеи носятся в воздухе», но вот этот налет «всё это очень знакомо» присутствует.

Мальчик Петя так любит развлекаться и ходить на новогодние ёлки, что при первом удобном случае, выиграв в конкурсе на последней в череде Ёлок, загадал Деду Морозу – остаться в этой вот реальности. Чтобы было веселье и развлечения с удовольствиями и пряниками, чтобы были вечные каникулы, а уроки и прочие домашние обязанности, чтобы не тревожили и не мешали. И всё бы хорошо: можно каждый день ходить хоть в цирк, хоть в кино, хоть на ёлку, и родители настаивают, чтобы дитятко слушало патефон и смотрело диафильмы, а не занималось дурацкими уроками, и учителя не беспокоят, и Дед Мороз со Снегуркой исполнят самые странные запросы, достаточно всего лишь позвонить, но что-то в этой вот благости не так. Есть друг Валерик, который никак не начинает восхищаться и петь осанны, а наоборот – весь скептическая бука и играть вместе не хочет.

Так, под маской милой новогодней истории на тему «перевоспитания лентяя» (а таких – сколько угодно, хоть даже мультфильм про «Нехочуху» вспомнить или «Вовку в тридесятом царстве») со всеми причитающимися выводами про ценность приложения усилий, воспитания воли и прочего, скрывается довольно токсичная история про одержимость одним мальчиком другого.
При иных обстоятельствах, наверное, можно было натянуть сову на глобус и говорить о том, что это история про дружбу, но – нет. Тут нет дружбы, а есть гомоэротичные переживания 12-летнего мальчика (и, если уж совсем точно, самого автора, потому что эти мотивы очень лихо прослеживаются в творчестве Алексина).
Но, по порядку.

То, что про лентяев и перевоспитание – тут всё просто. Да, есть лентяй и его приключения в бесконечном дне сурка. Разве что дни меняются, и по внутренней хронологии проходит полтора месяца, прежде чем бесконечные ёлки мальчику Пете таки надоели, и он попытался бы найти себе новую забаву.
Морали тут нет – тут нет ни внутренней работы, ни каких-то выводов из сложившейся ситуации, ни силы воли - ни-че-го. Просто мальчику в какой-то момент всё надоело. Никаких последствий, никаких сложностей. Сначала захотел, потом перехотел, договорился с Дедом Морозом про первое и про второе, и – всё.
Я даже восхитилась (нет) той простотой, с которой автор предлагает наворотить дел, а потом само как-нибудь разрулится.

Кроме условно «развлекательно-каникулярной» реальности тут много разного.
Я не очень люблю алексинскую сентиментальщину и все эти завывания взрослого рассказчика про прекрасные ушедшие дни юности, про ностальгические грусти и прочую старперовскую ересь, которой не место в таких количествах в детской сказке, хотя бы потому, что история не про сожаления автора об ушедшем детстве и не про грусти человека, проживающего кризис среднего возраста, а о других вещах.

...А я и в самом деле потерял то, что уже невозможно найти, отыскать, но и забыть тоже невозможно: свои школьные годы.

...то, что в детстве казалось мне огромным, стало большим, а то, что казалось большим, стало просто немалым.

...Меня тогда, помнится, очень удивило, что кого-то серьезно занимают «проблемы борьбы за долголетие»: я не представлял себе, что моя жизнь может когда-нибудь кончиться.

Единственным положительным моментом, связанным с ностальгическими мотивами, в этой сказке есть привязка ко времени. Анатолий Алексин родился в 1924 году, история рассказывается про довоенные времена, в сказке наличествует «эмка» (ГАЗ М-1), которую начали выпускать как раз в 1936 году – так что легкий налёт автофикшена тут есть: автору и самому в 1936 году было 12 лет. И поэтому все отсылки к теме «завтра была война» очень пронзительны.
Но вот всё остальное…

История про дружбу в Алексиновском исполнении выглядит странно со всех сторон. Валерик, которого всю дорогу автор называет своим лучшим другом ведет себя всю дорогу как заносчивая скотина, которой плевать на то, что происходит с его другом. В отличие от «Шел по городу волшебник», тут «друг Валерик» сначала сам создаст ситуацию, а потом будет заинтересованно смотреть, как его «друг Петя» плещется в собственных тараканах. При этом «друг Валерик» старательно расскажет, что Петя недостаточно хорош, недостаточно волевой и не весь такой… недостаточный. Ну, такая себе дружба.
«Друг Петя» же, всю дорогу, вот, реально, весь текст, пытается не понять, как же он дошел до такой жизни и зачем вот это вот всё, что же он делает не так и как будет - так. Нет, он будет ныть и грустить, что Валерик его больше не любит.
*грязно выругалась*
Я спокойно отношусь к отношениям всех со всеми, любите кто угодно кого угодно. Если речь идет про любовь. Но когда детям под видом «новогодней сказки» подсовывают что-то совершенно другое – это грязные манипуляции. Фу, таким быть, товарищ Гоберман.

Так что половину книги Петя будет рассказывать, какой замечательный Валерик, а половину – страдать, как та юная красна девица.

– А можно, я буду ходить в кино через день, но зато вдвоем с Валериком?
– У Дашеньки один служебный стул, – ответила мама.
– Мы будем сидеть друг у друга на коленях: полсеанса он у меня, а полсеанса я у него… Мы один раз уже так сидели!

А я не спускал глаз с Валерика. Он, конечно, сидел рядом с Жоркой и Мишкой-будильником. Он даже положил руку Жорке на плечо. И мне было как-то неприятно на это смотреть…
...Девчонка, сидевшая позади них, стала объяснять, что ей из-за длиннющего Жоркиного роста ничего не видно. Тогда Жора немного отодвинулся от Валерика, чтобы девчонка могла смотреть в просвет между ними. И рука Валерика соскользнула с Жориного плеча. Мне стало легче.

Мишка и Жора теснились теперь на одном стуле, а я сидел на бывшем Жорином месте, прижавшись плечом к Валерику.

И, наверное стороннему читателю может показаться, что всё это – веяния времени. Но а) у того же Томина ничего подобного в текстах нет и б) у Алексина встречается в других произведениях (навскидку):

«- Она, конечно, хорошенькая. Но очень провинциальна. Я бы ею увлечься не смогла!» (тетя говорит племяннику о его потенциальной девушке в «Дневнике жениха». Но там весь рассказ с инцестуальным подтекстом).

«Феликс ничего не ответил. Он вдруг притянул меня к себе: не то обнял, не то хотел со мной в шутку побороться. Я так и не понял.» (пионервожатый с пионером в «Оля пишет Коле, Коля пишет Оле»).

«А потом я хотел на радостях поцеловать Сашу, но он даже на радостях целоваться со мною не стал, а просто крепко пожал мне руку.» («Саша и Шура», соответственно герои, оба мальчики)

«- Вообще, если бы я был женщиной… Я бы влюбился в него» (папа говорит сыну о своем начальнике в «Домашнем совете»)

Да, можно подобное пропустить и не заметить. Но когда такое вылезает почти в каждом рассказе - становится просто навязчивым и явно авторскими ушами, а не тем, что свойственно персонажам.
А что касается «В стране вечных каникул», то страдания на тему «я так давно не видел Валерика, как хочу оказаться с ним рядом» вылились в авторскую кульминацию – спустя много лет друг Валерик звонит в дверь и они радостно курят на кухне.
Где тут история про новогодние ёлки? Нет её. Она – просто декорации.