3.5 Меланхолия (рецензия-эссе)

Есть что-то грустно-поэтичное в том, что Лаура, которой Петрарка посвящал свои стихи, Лаура, ставшая символом ангела и музы поэзии, звездой путеводной — любви, была в родстве с де Садом: воплощением демонизма и разврата: косматая звезда смерти, несущаяся с немыслимой скоростью к земле.
В этом есть некая мучительная тайна раздвоенности души.
В романе — две сестры, покинувшие монастырь: одна — олицетворение разврата — Жюльетта, другая — ангел: Жюстин.
Помните изумительный фильм Ларса фон Триера о конце света — Меланхолия?
Там главная героиня, как раз — Жюстин.
Сквозь всё творчество Триера, проходят трагические тени этих сестёр: они нежно свели его с ума.

Кадр из фильма фон Триера - Меланхолия.

Порок и добро в романе де Сада, напоминают мне осенний фонарь.
В раннем детстве, возвращаясь с мамой с вечерней службы в церкви, я иногда.. молился фонарям, крестился на них, как на иконки: они казались мне прекрасными, стройными ангелами, с нимбами света над челом, в венках мерцающих мотыльков.
А за фонарём, всегда как-то крылато цвела сирень..

Так вот, ранней осенью, по вечерам, под фонарём светло мерцают редкие бабочки.
К этому привыкаешь. Но вот проходят дни. Упал первый лист.. я стою на балконе, пью черничный чай, тоскую о своём смуглом ангеле, смотрю на фонарь и.. не сразу понимаю, что бабочек уже нет, а под фонарём, нет-нет и мелькнёт что-то серое.
Приглядываюсь — летучие мыши.
Они не менее грациозны, чем мотыльки, и в округлом свете фонаря, даже похожи на трагических балерунов на сцене театра..

Для меня загадка, почему де Сад так популярен.
На лл, де Сад в избранном у девушек и парней.
Глядишь на их аватарки: симпатичные, некоторые даже начитанные. Вроде..
Многие совсем ещё юные.. И грустно становится на сердце. С одной стороны, понимаешь, что играют гормоны, ветерок в голове и в сердце, а у многих — в судьбе: хочется соприкоснуться с чем-то стихийным, необузданным и таинственным, как.. 9-й вал Айвазовского, но — в страстях, разврате, сомнениях.
Всё это понятно, часто это возрастное, а у многих это так грациозно и лунно затмевает пустоту души..
И в этом смысле, даже по своему мило, когда мы узнаём из мемуаров, что.. те самые тургеневские девушки, почти бестелесные в своей кротости и красоте чувств, прятали от своих нянечек и мамушек, под кроватью — томики де Сада.
Не все, конечно.

И разве от этого они стали менее тургеневскими?
В то время не было нормальной эротической литературы, и вот появился сразу — де Сад, как комета, грозящая земле: мы не до конца понимаем то экзистенциальное очарование, с каким девушки 19 века читали де Сада: это нельзя сравнить с чтением современных девушек — 50 оттенков серого: для девушек 19 века, де Сад — был реальным воплощением демона на земле: прекрасного и ужасного: это было как бы доказательство бога — от обратного.
Меня больше смущает преклонение пред де Садом, «светочей цивилизации» — Камю, Симоны де Бовуар, Кафки, Дали, Аполлинера и т.д.
Восхищаются его свободомыслием, почти парящим в стратосфере.. и, как полагается столпам цивилизации, не очень то замечают чистого фашизма де Сада, перед которым Гитлер — лишь двоечник.
Интересно, если бы Гитлер был более утончённой натурой и писал изящные романы.. им бы очаровывались?
Это так очаровательно и.. по европейски, правда?
Если ад нарядить в стильные шелка, дать ему маску человека.. или демократии, не важно, и не замечать торчащих из под маски — рожек и хвоста, выглядывающего из под шёлка, то вполне можно и восхищаться.
Особенно если этот ад даст «сытое счастье коровы».

Но об этом ведь ещё Достоевский писал в Великом инквизиторе, не так ли?
И в Идиоте писал, что Христос в католичестве — это искушённый дьяволом, Христос: падшая звезда — Люцифер, всегда нас манящая..
Видимо, дело не только в католичестве: не были же Камю, Бовуар — верующими.
В этом смысле странно. что Тургенев называл Достоевского — русским де Садом.
Были ли у Достоевского сексуальные девиации?
А у кого их нет? Только честно?
Вполне вероятно, что в своих похождениях по ночному Лондону, или Питеру (ранний Достоевский), он делал с проститутками такое.. что не делают с жёнами (не со всеми, по крайней мере: некоторые изменяют жёнам лишь.. со своими снами. Но это ведь тоже, измена, правда?).
Но в этой тьме разврата, Достоевский не терял звезды путеводной. Наоборот.
(К слову, именно из романа де Сада, Достоевский взял название для романа «Униженные и оскорблённые»).
Как писал Перси Шелли: для чистых — чисто всё.

Давно ли мы приглядывались к жизни мотыльков или цветов?
Там разврата больше, чем у людей: мотыльки порой насилуют «куколку» бабочки. Это даже де Саду снилось.
Но мы смотрим на них словно бы взором ангелов и видим лишь красоту, порхание в листве..
Может беда мира в том.. что так же и ангелы смотрят на нас и вовсе не знают, что на земле — ад?
Значит, дело не в сексе, не в разврате, а в некой ущербности души, подполье души, где к сексу и мотыльковому разврату, примешивается что-то ещё.. де садовское.
Свободомыслие де Сада? Как по мне, более несвободного человека — трудно найти.

В чём трагедия де Сада? В отсутствие стиля (в широком смысле).
Поясню: свобода, разврат, сомнение, творчество и т.д., прекрасны до той поры, пока знают свои границы, и — сами создают их, пусть и мимолётные.
Если в поэзии, вместо рифмы к слову — небо, человек заржёт и напишет — член, и вместо следующей строчки, плюнет из окна на людей, это уже не свободный стих, а пошлость и смерть стиха — поэзии: пошлость.
Дай де Саду всю роскошь секса, 1000 самых прекрасных женщин и мужчин из разных веков, переселив их всех на чудесный остров и дав им всем бессмертие и безграничное здоровье.. но, запретив лишь причинять боль и глумиться над богом, и де Сада будет самым несчастным человеком на свете: это остров станет — адом.
У него не будет роскоши ангел, просто замереть, прикрыв глаза сердца, и прислушаться к тишине звёзд или счастья: ему нужно вечно бежать — прежде всего, от себя, — двигаться, разрывая границы тел, норм, боли и счастья.
Де Сад — Сизиф разврата.

Интересная мысль посетила меня во время чтения романа: де Сад, как и демократия, цивилизация в целом, очаровывают порой лишь только тем.. что истина не с ними, а они — мрачные попутчики истины, на её срывающейся периферии, схваченной звёздным холодком, за которым — пустота.
Де Сад похож на мрачный и прекрасный в своём трагизме — готический храм.
Присмотритесь на готические храмы: они испещрены снами и молением изувеченного Эроса: фаллическими символами, одичавшими и озверелыми, очаровательными клиторальными капюшончиками арочных сводов над входом в обитель..
Это и прекрасно и.. забавно.

Тело — храм, и в нём нет ни одного скверного места (любящие это знают лучше многих «мудрецов»).
Но если храму поклоняться.. вместо бога, тогда наступит апокалипсис.
В храм романа де Сада (Жюстина — лучший роман де Сада, и самый художественный: в нём борются бог и дьявол, ангелы и демоны. И по своему даже мило.. что в некоторых русских изданиях, вырезали концовку, — но оборванная, она по Чеховски ещё более трагичная и звонкая, — умолчав о том, как нашу героиню, жестоко изнасилованную, пронзила гроза в лесу: редакторы встали.. на сторону бога. Быть может, самая милая русская цензура в истории: оставить развратнейшие сцены 21 +, и убрать тургеневскую сцену с грозой), нужно спускаться осторожно, как.. диггер-лунатик, в разрушенный древний храм, скрытый в глубине пещеры, могущий обвалиться в любой момент.

Если взять ту или иную истину де Сада и договорить её, подставив под нужное освещение, то может произойти взрыв: можно одинаково убить.. и религию, и.. цивилизацию, «веру» безбожника.
Но и договаривать истины ведь нужно уметь, правда? Для этого нужно иметь свою трещинку и пустоту в душе, чтобы вместить истину.
У де Сада, по сути, мышление талантливого ребёнка, ставшего.. на сторону Тьмы: это весьма художественно. Хоть фильм снимай.
Прелесть де Сада не в его мыслях. Мыслит он часто предельно банально и убого. Подростки мыслят лучше, но похоже, но без грации де Сада: подростки - иногда, - прикрывают естественную серость возраста и души, пёстрой одеждой и причёской, ярким матерком (ах, но когда это же происходит от избытка души..)
Де Сад делает аналогично.. но в размерах эсхатологических.

Де Сад силён именно в игривой художественности, в рококо мысли, в готической устремлённости храма — гибели (над сиянием городов и природы), словно бы наперекор мысли Гёте: архитектура — это застывшая в камне, музыка.
У де Сада — это застывший в камне — стон и крик: первое Слово божье, сорвавшееся в звериный рык: словно раненое и таинственное животное кричит в осеннем Эдеме.
Я знаю это не понаслышке: как в человеке может цвести бездна и в сердце умирать — человек, бог, красота.

На последнем курсе универа, я состоял в тайном клубе де Сада.
Там были женщины и мужчины. Ооочень странные. Но в жизни — обычные люди.
Был там вполне симпатичный милиционер, школьная учительница начальных классов — чудесная женщина, кстати, очень добрая и ранимая: у неё были, мягко говоря, необычные предпочтения в сексе. А ещё она любила боль: неужели ей было мало школы и школьной зарплаты?
Были там и семейные пары, и жёны, в тайне от мужей, и мужья без жён, и даже одна библиотекарша (не к ночи будь помянуто её имя!).
Это был хороший опыт души: так сказать, прочтение де Сада, не 3D, а 10D.
Именно там я понял, что тело, от боли, может стать — душой, а душа — телом, и даже бесполым комком боли.

Впрочем, об этом знают многие мучительно влюблённые. Просто я как-то всегда хожу в жизни по тёмным и кружным тропинкам..
Не думаю, что де Сад это хоть раз понял: что и во тьме порока есть своя молитва, когда израненная плоть становится — всецело, душой.
Именно в этом клубе у меня впервые был гомосексуальный опыт и более чем странный опыт с женщинами.
Я даже изобрёл в сексе, одну странную «штучку» (не знаю, стоит хвастаться, или каяться..), которой позавидовал бы и де Сад (даже у него не хватило фантазии для этого).

Но всё это в прошлом. Но нервы мне тогда расшатало хорошо: как верхушку клёна, в ноябре..
Что забавно, читая роман де Сада, я вспомнил интересное чувство: в том клубе, я часто ощущал себя.. как шпион. Или.. бездомный ангел.
Часто, я сидел в уголке бежевого дивана и читал Тургенева (меня там так и прозвали, в шутку), а в этой же комнате, передо мной, на полу, женщины и мужчины, женщины с женщинами, мужчины с мужчинами.. занимались не просто сексом, а кое-чем более запретным.
Я ощущал свою душу — Жюстиной.

Да, роман де Сада, это экзистенциальное приключение невинной души, вброшенной в мир — где умер бог, где люди превратились в чудовищ, и душе даже некуда прижаться от страха, обняв себя жалостью, словно озябшими крыльями.
В романе де Сада, Жюстина, спасаясь от ада, на миг захочет прислониться к сартровской «стене обстоятельств», пейзажа природы, не важно, чтобы перевести дух, и.. словно в кошмаре — стена мрачно оживает, ощеривается жарким шёпотом и норовит обнять героиню, прижав её к себе, к стене, усеянной шипами и.. розами.
Но это уже аллегория: так было бы, если бы я ставил Жюстину в театре.

Де Сада просто так нельзя читать, между Тургеневым и Джейн Остен.
В романе — много насилия и столько же — тайного, тёмного изящества, и.. все виды секса.
Такие романы читаются не для услаждения (ах, как мне жаль тургеневских девушек! Они своими нежными и белыми ручками, из ада таскали угольки страсти.. за неимением просто эротической книги. А потом мужчины целовали эти ручки, странно вздрагивающие, и не понимали, почему у девушки слёзы на ресницах).

Роман де Сада — роман идей.
Нет, не так: идей, превратившихся ночью — в Мистера Хайда: это тени идей, как у Платона, и, что трагичнее всего — тени, отброшенные прекрасными вещами, и даже — любовью. пусть и поруганной, потому де Сад так и страшен.
В его мире — бог не воскрес, а любовь распята и поныне. Распята просто так. А тени любви — словно половодье Эроса.
Что интересно.. в мире достоверности бога, из де Сада мог бы выйти пламенный святой. Странный святой..
Де Сад экзистенциален не меньше, чем князь экзистенциализма — Сартр.
Одинаковый грех перед искусством, читать де Сада как эротику, как это делают некоторые, и — читать его — в лоб, ужасаясь «чернухе», не обращая внимание на музыку текста: «тёмную музыку Блока».

У де Сада всё как у Сартра.. но ещё честнее, обнажённей, в смысле безумия мира: словно с истин, заживо содрали кожу, вместе с одеждой, раздев до боли и ало просиявшей души.
Есть странный и тяжёлый фильм 2008 г. — Мученицы. Про двух подруг.
Вот там тема де Сада встала в полный рост: маньяки-учёные, некая секта, решила, что если человека подвергнуть невиданным мучениям, больше чем у Христа, то сотрётся граница души и тела и душа сможет напрямую зачерпнуть опыт загробной жизни и достоверности ангелов и бога.
Кто хоть раз умирал от любви, знает, что в душе есть тайная черта, где красота — становится болью, и наоборот: боль становится душой: это почти опыт загробного переживания.

Кстати, о мученицах: чуткий (и чуточку извращённый) читатель, подметит чудесную рифму: начало романа: две девушки вышли из монастыря (бог).
Конец романа: две девушки, находят спасение в странном домике-пансионе для детей (Свидригайлов, твой сон про баньку с пауками на Том свете, лишь милый сон Чуковского, по сравнению с пансионом в конце романа де Сада).  — Конец бога и человека.
Пансион — со странными «сиамскими близнецами» ада: полуженщина-полумужчина (оборотень), и - мужчина-тайная-женщина, к тому же — учёный.
Так вот, роман де Сада — это пророчество о развитии и гибели человеческой цивилизации, во всех его лунных фазах.
Не думаю, что на этот роман так уж много людей смотрело в таком экзистенциальном ключе.

У Сартра мы знаем известные строчки из романа "Тошнота" (кстати, в черновой версии - Меланхолия).

Вторник. Ничего нового. Существовал.

Или

Люди.. Людей надо любить. Люди достойны восхищения..
Сейчас меня вывернет наизнанку..

Об этом же у де Сада (Вторник. Ничего нового. Насиловали..) но — изнутри, с лунной, тёмной стороны боли и.. человечности.
Я всю жизнь боролся с ницшевской мыслью о том, что «человеческое» нужно преодолеть.
Но ад жизни всё расставил по местам: а что.. если «человеческое», это мерзкий паразит из ада, словно с далёкой планеты?
Согласитесь, есть что-то предельно глупое и эгоистичное в своей апокалиптичности, в утверждении, что бог не был доволен ангелами и создал нечто лучшее — Человека.
Давайте сознаемся: рай был идеальным раем, неуязвимым и самым нежным - словно стих Бунина —  лишь в 5-й день творения, т.е. до человека, когда Земля была населена милыми животными, птицами и цветами, и ангелы мерцали над округлым светом земли, словно мотыльки у вечернего фонаря.
Там, где человеческое — там мерзость, войны, ссоры, обиды, жестокость, равнодушие: нелюбовь.
А кто тогда — мы? Де Сад — это доказательство от обратного, как булгаковское доказательство бога, от дьявола: мы есть — любовь и душа (да, тело есть тоже, душа, и влюблённые это знают).
Прочитав роман де Сада.. хочется окончательно отречься от «человеческого» в себе. Смыть эту мерзость.
Хочется верить, что однажды, де Сада назовут великим гуманистом.
В том смысле… что «человеческое» будет развенчано.

Неужели вас ужасают сцены насилия? Серьёзно? Вы не обманываете?
И тут я грустно улыбаюсь вместе с де Садом (понятия не имею почему он улыбается).
Я о другом: де Сад прав в одном: мы живём в мире масок и ложных стен, которые мешают раскрывать крылья души.
Другое дело, что именно расправляется: крылья? Хвост? Рожки и копытца?
Мораль придумала чудесную вещь, похлеще индийского покрова Майи: спрятал под красивым словом, понятием, стыдом — копытце своё и хвостик, и их словно бы нет.
Демократия первая разгадала этот трюк..
Да и все мы, шёпотом знаем о себе, как нам сладостно превращаться в нечто, что преодолевает человека: беда в том.. что мы порой не знаем, ангел это, или — демон: когда нам нужно, мы легко проходим сквозь стены морали, религии, нормы, запретов, сомнений, страхов и даже.. законов природы.

И хорошо, если это любовь проходит.. а не чёрт в нас (или воля к власти, как у Ницше).
Читая роман, не раз ловил себя на грустной мысли: а мы сами то понимаем, сколько раз в день мы превращаемся в чудовищ? Сколько боли и насилия причиняем самым любимым людям, просто потому.. что пытаемся быть — людьми, не понимая, что быть человеком, со всеми хвостами и копытами морали, сомнений, это и значит — быть чудовищем?
На ушко, де Саду: человек слаб, и не может быть вполне и всегда — любовью и душой, а - быть, «переночевать» ему где-то надо. Вот его и приютила «человечность», словно один из инфернальных пансионов в твоём романе, больше похожий на избушку на курьих ножках.
Боже.. неужели вся эта трагедия человечности, длящейся тысячелетия, зиждется лишь на лингвистическом курьёзе?
Наш язык и культура, ещё не приспособлены сказать: я - душа. Я - любовь.
И потому мы со стыдом говорим: я - человек. Человека хоть можно коснуться..
Может.. вся твоя извращённость и садизм, это лишь чудовищно-неуклюжий порыв избавиться от морока «человечности»?
Может.. это твоя тёмная молитва чудовища — богу?
Что ты говоришь? Тебе нравится.. мой жаркий шёпот в твоё ушко?
Эх, де Сад, де Сад..

К чему я это?
Можно искренне возмущаться сценами насилия и разврата у де Сада, и.. столь же искренне не замечать, что ещё больший разврат и насилия тайно и сладострастно свершается в нашей душе и поступках.
Или мы привыкли всё видеть через ярлыки, наклеенные в спешке, слабоумной моралью?
Мы же понимаем, что главный разврат и насилие, свершаются на уровне чувств, а не тел (про разврат тела и греховность плоти, думают те, кто выдают себя, возвышая телесную природу — человеческое, — над бескрайним миром души).
В ссорах влюблённых, или на уровне гордыни, подлости, равнодушия, нечуткости… скрыт гораздо более тёмный и мерзкий разврат, и мы им наслаждаемся, и наедине с собой и на публике ( а это похлеще оргий Мессалины).
Давайте сознаемся: нам порой сладостно сделать с совестью, истиной, красотой произведения искусства (так легко обругать невинную книгу, картину! изувечив её красоту — в душе), то, что герои де Сада делают с Жюстиной.
Но в масках это делать приятно, согласитесь? Мы ведь не человека увечим.. а какую то красоту. Истину. Или.. ну, как там её, эту бесприютную дурочку? А.. любовь.
Это так.. культурненько. Обида и гордость, звучит куда более благопристойно, чем.. анальный секс, правда?
А это ведь противоестественное состояние души, насилие над душой.
В этом смысле роман Остен, для ангелов, быть может ещё более развратен, чем роман де Сада.

Или вот ещё: одно развратное чудовище в романе, пресыщенное похотью, говорит, что его уже не прельщает обычный секс, и даже — развратный: хочется чего-то новенького.. чего-то…
Читатель-психолог, подметит тут пологое, цивилизационное смещение наслаждения и пола — в ущербность бесполости и и боли: желание боли и развоплощения и себя и других (эх, строка закорявилась, развратилась..).
Если бы я в театре ставил Жюстину, я бы изобразил обнажённую женщину, прикованную к дереву в ночном лесу: как Святой Себастьян (ах, на картине Гвидо Рени!)
Мужчины в лесу, оборачиваются в оборотней: им уже мало блаженства женского пола, его розового цветения (как сказал бы Бунин, хотя он этого и не говорил).
Эти чудовища в лесу, на её обнажённых плечах, груди, животе, ладонях, бёдрах.. делают надрезы ножом: они делают.. новый пол, куда можно было бы совокупляться.
Современно, не так ли? Это к вопросу о 50 новых гендерах..
Поэт знает, что он может быть в миг вдохновения и ласточкой и травкой и звездой и улыбкой любимой..
И ему не нужно для этого увечить плоть и душу. Если он скажет: я только - звезда, или травка, то ему пора в дурку. Он перестанет быть поэтом.
Де Сад первым показал всю ущербность современного данного вопроса, когда ты словно ослеп духовно и не знаешь уже толком, где — ты, кто — ты, где пол, душа, человек и бог.

Давайте возьмём за руку де Сада (ладно, ладно, могу я один взять.. И что ты так улыбаешься, де Сад? И прекрати меня гладить по коленке...) и проследим необычный отсвет этой же идеи.
Когда говорят: ах.. Пушкин, Толстой, с его ужасными взглядами на женщин —  устарели.. Тургенев скучен, Платонов — муторный и не современный… мы хотим чего то новенького, пёстрого, лёгкого, сладкого.. дайте, дайте нам новенькое, и сладкое!
Вот такой тренд — не меньший разврат и безумие, как у героев де Сада.

Выпады де Сада против религии и бога — бледненькие, но прелестные (с театральной точки зрения) — эдакий Женечка из Медного всадника, мокрый и озябший, потрясающий «кулачонком» — царю небес.
Однажды, знакомый священник — я принёс ему раненого коршуна. Но это другая история, — сказал мне: я бы не смог жить и творить добро, если бы не было бога и рая.
Я был в ужасе..
Тут ведь тайный разврат, похлеще де Сада: хотелось его обнять и потушить искорку апокалипсиса в нём. Но вместо этого, я передал ему в руки раненого коршуна.. (звучит безумно, но там всё логично, просто другая история).
Это ведь чудовищно неправильно, когда добродетель зависит от чего-то.
Бессознательно, де Сад уловил это в своём порыве разрушить религию: нет бога, всё позволено.
В идеале, конечно, добро, как и любовь в утрате любимого человека, должна светить ещё ярче.. пусть и разрывая грудь — крыльями боли и света.
Я понял это… утратив моего бога — смуглого ангела.
Что-то изменилось в моей душе, де Сад? В плане добра и любви — нет.
Без любимой, бога и рая.. на руинах мира, мне всё так же легко делать добро, кормить бесприютных зверей и т.д.

Да, мои крылья обожжены.. но не сожжены как у тебя, де Сад.
Знаешь, в чём твой детский просчёт?
Ты апеллируешь к природе, в своих безумствах и разврате, строишь из себя её прилежного ученика: мол, в ней царство свободы, имморализм и тот сияющий холодок равнодушия к людям и себе.. который так манит и самоубийц и лунатиков и маньяков и влюблённых с разбитым сердцем.
Видел я твоих последователей-дурачков в жизни. Они искренне думают: я — говно, и другие говно. Всё говно. И мир и люди и истина..
Этот даёт душе свободу? Маленькую: быть говном (кстати, от этого такая страсть твоих героев к анальному сексу. Ничего не имею против него, но именно твои последователи — мертвы внутренне, и потому тянутся к мёртвому и хотят сделать жизнь — мёртвой: без красоты искусств, бога, чести, Родины, дружбы, любви..).

Но человеком быть сложнее чем говном, правда, де Сад?
И этим тоже искушает твой роман: не быть.. как ты. Хочется стать всецело душой и творить добро.
Благодаря твоему роману, на утро после прочтения, я на улице покормил двух собак и обнял одну старушку, и чуть не получил в глаз.. когда подарил розу, озябшей девушке на улице (подошёл её парень, которого она ждала).
Легче смириться с дерьмом в себе и в мире, стать — частью его ущербного пейзажа.
В этом свобода? Это слабость и трусость.
Страус прячет голову в песок, спасаясь от хищников. Ты — сердце прячешь, в разврат.

Ты даже не подумал о том, что та природа, на которую ты ссылаешься — лишь малая часть айсберга, некий стебель, протянувшийся к небу и раскрывшийся душой человека, красотой искусства, неземными пейзажами дружбы и любви: природа в душе человека, перешла как бы в инфракрасное, высшее качество: Эрос стал любовью и томлением по богу и звёздам, малейшей былинки..
Может поэтому.. в нашей груди, от муки любви, рвутся звёзды, словно кожа прекрасных женщин под твоим кнутом, де Сад?
Мне тебя жаль.. ты просто не знаешь что такое любовь. Ах, если бы ты только увидел моего смуглого ангела! Ты бы это понял, понял, что на свете есть и рай и бог и смысл.
Боже.. как хорошо, что ты не встретил моего смуглого ангела!
Зато я.. причинил ему такую боль.. без кнута.
Не улыбайся, де Сад. В любви так бывает. Иногда..

Что? Ты что то говоришь о равенстве?
Твоими идеями равенства восхищались Дали, Бовуар, Сартр..
Это на их совести.
У тебя как раз нет равенства. И ты в этом предвосхитил современный разврат западной цивилизации: тебе ведь плевать на чудо вечно-женственного, или на рыцарское изящество мужской чести и т.д.
Только наивные глупцы могут очаровываться твоими идеями равенства мужского и женского: не случайно в твоё романе между ними стёрта граница (о, так искушающе.. я ведь феминист: интересно, а кто освободит не женщину, а душу и любовь от векового гнёта?), словно тени содраны заживо с полотен Рембрандта: женщина лишена своих качеств, как и мужчина: женщина становится мужчиной, мужчина — женщиной. Не поймёшь, кто кого трахает (я не про секс даже, в в нём нежно стираются границы тела и души).
Чувствуешь себя частью оргии: мужчина истязает и трахает девушку, женщина-оборотень, трахает сзади — мужчину. Кто-то незримый трахает красоту.
Книга де Сада, трахает мои мозги..
И лишь пол женщины, да и мужчины, в романе, во время этого, словно одинокие и израненные дети, сидят и всхлипывают возле стены, обнявшись..

Я не против гомосексуальности и игра в сексе, но ты, де Сад, первым так ярко показал что есть ложная и ущербная гомосексуальность, в той же мере, в какой есть ложная жентсвенность и «мужскость»
Ты прекрасно показал это уродство души в том моменте, когда двое мужчин (любовников), с отвращением разглядывают лежащую без сознания и обнажённую Жюстину, как некое чудовище «с дыркой внизу живота» (не замечая «дыры» в своей душе).
Это как раз взгляд духовных уродцев грядущего, и на женщину и на искусство и на бога, Родину, душу и красоту.
Тебе нужно не равенство, де Сад, и не этот апокалиптический тетрис гендеров в современном мире, которому бы ты аплодировал.. лёжа: тебе нужно совершенное размытие понятий «мужчина» и «женщина», как и понятий мама и папа, души и тела..
Эсхатологичекий апогей в романе (это не кличка гг) — чудовище-гомосексуалист, самым грязным образом насилующий свою мать: интересно, многие ли поняли, что это пророчество о человеке и природе? Точнее.. о современном модном либертарианстве западной цивилизации.

Тебя сжигает пустота внутри, и тебе больно не просто остаться наедине с собой, но и просто — больно быть.
Ты стремишься не к равенству, а тотальному выравниванию человека, жизни, красоты, былинки раздавленной, в нечто единое и несущественное: словно человека и не было на земле никогда.
Кстати, спасибо тебе, де Сад, за пополнение моей коллекции.
Не улыбайся, я о другом.
Просто я коллекционирую изощрённые способы суицида (в художественном смысле).
Я пару раз кончал с собой, и один раз даже.. умирал.
Ты ведь и сам не понял, каким редким «зверем» пополнил мою коллекцию.
Один твой герой, гомосексуалист, говорит о том, что в сексе ему нравится.. перевоплощаться (ощущать себя) в женщину.
И это странно — договаривает герой, — потому что я.. презираю женщин.

Ты чудесно договариваешь те бездны, которые ещё робко произносит современный либерализм.
Разумеется, это ложный гомосексуализм. а не настоящий: духовные уродцы.
Так вот. Тут скрыто латентное самоубийство — пола. Мужского, в данном случае.
И если договорить эту мысль..
Герои де Сада (словно некоторые страны), ненавидя бога, стремятся занять его место: коряво и пошло, уродливо: сея войны, раздор и гибель основ жизни: суицид цивилизации.
В этом есть инфернальная и последняя ступенька разврата: трахнуть себя. Изнасиловать себя.

Де Сад не просто так даёт в сексе, женским и мужским гениталиям ( и не только) — религиозные образы алтаря, фимиама и т.д.
Он описывает церковь ада.
Словно обиженный ребёнок, он нарочно противопоставляет идеалу религии — небу, идеал падшего неба. зафиксированное в Эросе и поле, даже — вокруг пола, словно бы душа срывается с чёрную дыру, замерев на горизонте событий, где время ползёт как в аду.
По сути, разврат и там и там: интересно, Жюстина поняла, что небо — это и Земля, наш мир?
Для любви это так очевидно..

В романе есть ещё один прелестный монстр солипсизма (Разврата и Эго: Нет, это не название утраченной легенды Овидия, на манер Эхо и Нарцисса).
Большинство читателей пройдут мимо этого эпизода, либо фыркнув, либо сладострастно ухмыльнувшись. Поверьте.
Одно чудовище в облике мужчины, насилует Жюстину — пытается, — она изворачивается к нему лицом и молит о помощи, а он.. (оно), даёт пощёчину ей и кричит: на черта мне твоё лицо нужно? Мне твой зад нужен!!
Помните известную картину Рене Магритта, с человеком в шляпе и с зелёным яблоком, закрывшего лицо?
Символ понятен: образ грехопадения и утрата образа и подобия божия: лица.
Де Сад идёт дальше (ползёт. В этом он и правда прелестен, и как ребёнок — не знает границ).
Представьте такое чудище: человек, с задницей, вместо лица.
В мире чудовищ де Сада — это ангел неземной красоты.
Героям де Сада отвратно нежное, розовое цветение пола женщины. Как и сама женщина и красота её души.
Им важна — задница. Это их новый бог.
Тут гаснут последние отблески образа и подобия бога: ночь лица.
Хотелось ещё пошутить, но не буду.. (а хочется!).
Эх, забыл название.. в тёмных глубинах океана, есть прелестное чудовище — маленькое существо, эволюционировавшее причудливым образом: рот у него, это и анус в том числе.
Жаль, Иероним Босх не знал о таком монстрике. Де Сад бы из него сделал чудесный герб.

Вообще, роман напоминает любопытное приключение, в стиле Анжелики маркизы Ангелов, но.. в аду.
Более того, роман де Сада — это экзистенциальное прочтение Фауста: вместо него — Маргарита. Мефистофеля — нет. Люди стали единым бесом.
Нет романтического договора кровью на бумаге, чтобы продать душу: душа давно продана и перезаложена людьми в романе.
Нет, всё по взрослому: договор пишут — кровью, болью, свежей: своей и чужой, и на твоей коже, и на коже ближнего.
И тут мы приходим к мрачной мысли романа о том.. что в мире давно уже правит не бог, а — дьявол.
А богу отведена грустная роль.. барабашки.

Помните чудесный фильм Интерстеллар, концовку, где отец девочки, из 12-го измерения, пытается её спасти?
Он в слезах кричит ей, стучит к ней.. но она его не видит. Лишь книга сдвинулась на полочке..
Так и у де Сада: бог помогает Жюстине.. спасает ей иной раз.
Но.. как? То поразит в тот самый момент, импотенцией, чудовище, то сделает «осечку» у чудовища (эякуляция до секса), то в разгар насилия, посылает на дорожку с избушкой (где чудовища) — карету.
Чудовища отвлекаются от Жюстины, её честь спасена.. но гибнет целая семья с детьми: в муках.
Это же не спасение, но.. ад бога.
А как вам тончайший, почти набоковский приём де Сада?
Жюстина спасена от насильника.. ещё часик, и она свободна, и вдруг, де Сад, словно актёр в аду, искренне, со слезой, возмущается, что у женщины, у которой живёт Жюстина, украли деньги в столике.
Тюрьма близка и новое насилие..
Знаете кто похитил деньги?
Правильно: автор — де Сад, у своего персонажа (игра в бога?)

И всё же, наперекор де Саду и чудовищам, огонёк любви горит в груди Жюстины… словно блуждающий огонёк на болоте в ночи.
Может это и есть — бог, которого мы заслужили? Призрак бога..
Вот что страшно.
Роман намного актуальней сказок Оруэла и Хаксли (если читать его сердцем.. разорванным).
Если читать его сердцем.. то даже причудливые и развратные позы в сексе, в романе, напоминают смутные цифры конца света: пророчество о конце света..
Как сказал Курт Кобейн: никто не умрёт девственником: жизнь поимеет всех.
Быть может об этой мрачной тайне жизни, и роман де Сада.
Что де Сад, по сравнению с жизнью? Так.. одинокий и озябший ребёнок.