4.5 Одинокое норвежское дерево

В 1944 году ЦРУ заказало женщине по имени Рут Бенедикт антропологическое исследование для американских генералов на тему «Как японцы сильно отличаются от нас, американцев». Пока госпожа Бенедикт создавала свой труд, американские генералы при помощи вульгарной эмпирики доказали, что японцы не так уж сильно и отличаются от американцев, во всяком случае, но молекулярном уровне. Она завершила свой шедевр спустя два года. Пятидесятые прошли под шквалом ответных писем от японских исследователей. «Вы недопоняли нашу культуру, сделали неверные выводы, а вот тут вообще напутали с переводом», писали они и были правы. Рут Бенедикт была из того поколения антропологов, что еще не исключили из гардероба пробковые шлемы.

Пока японские исследователи писали вежливо-возмущенные письма (некоторые из которых впервые перевели на английский спустя годы после смерти Бенедикт в 1948-м), поколение героев этой книги проходило ключевые отметки сити-го-сан, чтобы в 1969 году слушать «Битлз», смотреть в кинотеатрах садомазохистское порно и на драматургическом курсе изучать Эврипида. В это же время вырос и Харуки Мураками, самый знаменитый японский автор, которого отчего-то заодно считают и самым "не японским".

Рождены ли мы для того, чтобы страдать?

Студент Тори Ватанабе живет так, как и полагается жить студенту - ходит на лекции, подрабатывает и пытается встречаться с девушками. Кроме этого он пьет, ударяется в загулы с товарищем, у которого "уникальная жизненная философия" (и, как водится у двадцатилетних мальчишек, "уникальность" подразумевает отсутствие эмпатии) и пытается понять, где в этой запутанной жизни, одновременно чертовски скучной и неприятно непредсказуемой, есть место для него самого. Было бы удивительно, если бы мальчишка, повзрослевший на излете девяностых в окружении автоматов с газировкой и баров, где подают "Том Коллинз" не был бы озабочен поисками счастья, и оттого эта бессюжетная и автобиографичная история способна достучаться до многих. Потому что с конца шестидесятых в мире изменилось что угодно, только не желание каждого отдельного представителя человечества оправдать собственное существование фоновым субъективным ощущением постоянной удовлетворенности жизнью.

«Норвежский лес» нужно читать в трех возрастах, и первый возраст я уже пропустила. Но если бы мне было двадцать, я бы ни за что не дочитала эту книжку до конца, потому что в двадцать у меня тоже была своя жизненная философия - физиологическое неприятие историй хотя бы с намеком на "синдром поиска глубинного смысла" и вялотекущее отвращение к эротическим сценам, написанным с позиции malegaze. Теперь, когда мне за тридцать и потерянный двадцатилетний мальчишка уже не кажется человеком, у которого надо мной есть хоть какая-то власть, можно начать разглядывать в нем себя. Не скажу, что у нас чересчур много общего, но исповедь Ватанабе (читай - Мураками) умудрилась затянуть, как рассказ вежливого, но слишком болтливого попутчика, у которого, к тому же, есть дар рассказчика.

Если кто-то воспринял предыдущий абзац как обязательство того, что я перечитаю эту книгу в пятьдесят - то увы, скорее всего, я этого не сделаю. А если и сделаю, то меня, возможно, снова поразит это странное противопоставление обманчивой погони за счастьем и самоубийства. Кроме того, о "Норвежском лесе" нельзя сказать ничего определенного, кроме того, что эта книга должна "попасть" в настроение, и то, что она числится в некотором среднего пошиба "пантеоне" нынешнего мастрида, для меня тоже удивление.

В общем, если у вас выдалось созерцательное начало октября в ваши ранние тридцать - это время "Норвежского леса". В остальное время лучше послушать "Битлз" - вот это правда одежка на любой возраст.