3.5

Когда бралась за книгу, я не изучала внимательно, что это и о чём, и в первый момент насторожилась: сложно ждать от послереволюционных записок "из эмиграции" чего-то, кроме "страшных ужасов чудовищной кровавой гэбни", но книга началась гораздо лучше, чем ожидалось.

Наверное, первая сотня страниц была прекрасна. Отличный язык, лёгкий, живой, личное знакомство с поэтами, о которых я прежде знала немногое - поначалу это был почти восторг. Но только поначалу, а потом...

Книга выглядит не как мемуары, а как черновик к мемуарам. Вполне возможно, что записано это было по горячим следам, но я е поняла, почему нельзя было эти разрозненные обрывки привести в какой-то хронологический порядок и нормально отредактировать. В первый раз эпитет про "глубокое, поместительно время" описанной эпохи вызывает восхищение, на второй - недоумение, на третий - вопросы.

Очень много смысловых повторов и самоповторов рассуждений, описаний. Очень сумбурно скачет повествование, хотя охватывает оно всего несколько лет. И я могу понять, если бы всё это публиковалось "по горячим следам" или автор просто не успел всё отредактировать по причине собственной внезапной смерти, но у неё было достаточно много времени на то, чтобы привести воспоминания в порядок. Не захотела, значит. И это не красит книгу, воспринимается как пренебрежение какое-то. Первые сто страниц интересно, а дальше то и дело ловишь себя на мысли - спасибо, конечно, это здорово, но мы уже вот сто страниц об этом говорим, может, давайте о другом? С этим-то всё ясно.

Чем дольше я читала книгу, чем большее число поэтов автор показывает, тем яснее я понимала, почему из поэтов начала двадцатого века безусловно люблю только Маяковского и Есенина, Мандельштама так и не смогла принять, а из Гумилёва отзываются только отдельные вещи. Да вот поэтому. Вот он, ответ на все сомнения. Из всех знаменитых поэтов, которых автор касается, только Блок рисуется порядочным, интересным человеком, и Чуковский производит приятное впечатление, хотя он упомянут совсем вскользь. Насчёт остальных приходило на ум единственное слово - паноптикум.

Причём постепенно, если посмотреть, например, на фотографии всех нарисованных персонажей, невольно закрадывается мысль, что виной всему видение автора, во всяком случае, в том, что касается внешности.. Именно с её слов и из её описаний поэты рисуются весьма мерзкими, неприятными, гротескными существами, отвратительно несимпатичными. На фотографиях тот же Гумилёв выглядит гораздо обаятельнее, чем в тексте, даже несмотря на ощущение, что какое-то время автор была в своего учителя влюблена. Все-то у неё нескладные, неуклюжие, вычурные, с круглыми головами или головками, и все эти описания рисуют какой-то цирк уродов.

С другой стороны, это зрительное восприятие прекрасно бьётся с весьма неприятными характерами. О Гумилёве и его жизни я до прочтения книги знала совсем немногое, какие-то общеизвестные факты, вроде расстрела. После прочтения многое встало на свои места. Стало понятно, за что искренне и от души советская власть не любила всех этих людей, почему у них не было шансов ужиться. Тот же Гумилёв, прямо скажем, старательно шёл к тому финалу, которого достиг. Кто прав и виноват, за давностью лет понять уже невозможно, но что финал закономерный - это явно.

Моральные качества автора и представления о правильности вообще вызывали много вопросов. Она в начале обещает постараться "писать о них", но самолюбование так и сквозит, и чем дальше, тем его больше, и тем яснее, отчего она неплохо находила общий язык со своим учителем и другими, ему подобными, современниками.

Она описывает Гумилёва как человека большой души, у которого всё его поведение - напускное. А я вот не могу назвать напускным эгоизм человека, который сдаёт родную дочь в детский дом, чтобы не мешала ему жить. Это эгоизм настолько концентрированный, что от него становится откровенно тошно, и особой жалости испытывать к этому человеку уже не получается. Он груб, безумно эгоцентричен, запредельно самолюбив, отвратительно обходится с окружающими, полностью лишён самокритики, самоиронии и даже мысли не допускает о том, что он может не быть гением. Таким же рисуется Мандельштам, до откровенной грубости невнимательный к людям и думающий только о себе. Таким рисуется всё окружение этой женщины - люди бесполезные, привычные к тому, что им все что-то должны, не способные за несколько лет научиться разжигать печку, потому что "не царское это дело".

На этом фоне грубый и резкий Маяковский выглядит выигрышней - он честен и не пытается изображать из себя что-то, хотя автор явственно его не любит. Очень хотелось отложить книгу и взять вместо неё "Я сам", которая тоже стала понятнее. Почитаешь про пафос, эгоизм, наплевательство на остальных этих людей, их выспренность и самолюбование - и сразу никаких вопросов о том, почему Маяковский "возненавидел поэтичность" не остаётся.

Как итог - это, конечно, был полезный опыт и достаточно познавательная вещь, но посмей кто-то из современных авторов написать подобную сырую поделку - его сожрут с потрохами. И приведённые отрывки из стихотворений автора совершенно не вдохновляют знакомиться с поэтической стороной её творчества, и не дают повода списать все огрехи текста на то, как сложно поэту в прозе.