4.5 "В Макондо идёт дождь"

Так же, как раньше мне было трудно сказать, почему эта книга так пугает и угнетает, так и теперь тяжело писать о том, почему она, вопреки ожиданиям, мне понравилась. Это как с поэзией: на словах не объяснишь, что это такое, откуда берётся и почему в одних стихах она есть, а другие так и остаются просто стихами.

«Сто лет одиночества» в этом смысле очень поэтичны. (Наверное, от книги с таким названием другого глупо было ожидать). Вот идёт дождь. Много лет. Разум силится понять: что это? к чему? зачем? Может, кто-то очень умный и глубокий всё увидел и понял, но простой смертный вроде меня в конце концов признаёт: да затем, что это трогает душу. Как и чем трогает — неизвестно, но пытаться расковырять поэзию и не надо, а то испугается и улетит.

И кинематографичность тут не обязательна. Не обязательно создавать эффект присутствия — Маркесу вполне достаточно рассказа. Его язык и манера повествования в очередной раз напомнили о том, что умелый рассказчик с выразительным «голосом» и художественным чутьём может заменить, а порой и переплюнуть любую «картинковую» картинку.

Хотя признаюсь, что всё же приучена к сценичности в литературе, и поэтому острее всего воспринимались те эпизоды, которые автор преподносит как сцены. От воспоминаний про вагон, в котором везли Хосе Аркадио Второго, внутри то сжимается, то ворочается что-то холодное и тяжёлое. Одна из причин, по которой очень сочувствовала этому члену семьи Буэндиа. Да и вообще, конечно, ужасно, когда несёшь подобный груз в одиночку, потому что никто не верит, что всё было на самом деле.

Если говорить о других симпатиях, то не буду оригинальна: ближе всего мне Урсула, полковник Аурелиано и самый старший Хосе Аркадио. Те, кто старался в первую очередь не для себя. Для семьи, над которой навис рок. Для справедливости — да, не без ошибок, но насколько он понимал её. Для блага людей вокруг (такой трогательный мечтатель, да ещё со своим личным привидением, не мог мне не понравиться; каждый раз, как он появлялся в повествовании, даже атмосфера вокруг как будто менялась, словно озарялась грустным солнцем сквозь морось).

Помню, что начинала читать роман несколько раз и в какой-то момент становилось не по себе от постоянного иррационального предчувствия трагедии; герои казались вообще не героями, а просто людьми, которые увязли в липком сиропе и не управляют своей судьбой, не подозревают даже, куда их влечёт её огромное бездушное колесо. И в какой-то степени отстранённый, сверху, взгляд рассказчика усиливал эти ощущения. Теперь думаю, что они не совсем верны. То есть многие герои действительно просто живут как получается (ну, вряд ли Аурелиано Второй сознательно обратился к первобытной симпатической магии, во всяком случае, поначалу), но есть и другие, борцы и мечтатели — как вышеназванные трое.

Причём это не означает, что все остальные не интересны. Каждый несёт своё одиночество как врождённую болезнь, а эта тема всегда актуальна. И сила тяготения к противоположному полюсу, к исцелению, заставляет историю двигаться вперёд.

В какой-то момент и на сей раз накатило нечто неуютно-тревожное, но я рада, что в итоге не бросила. По ходу чтения к вязкому сиропу постепенно привыкаешь и уже не чувствуешь себя одной из застрявших в нём мошек. И тут раскрывается вся прелесть классического магического реализма с полным растворением ирреального в реальном и раздвижением рамок.

Правда, финал для меня всё-таки очень тяжёлый и мрачный. Хотя я заранее знала, чем всё кончится, — но эта-то неотвратимость и угнетала сильнее всего. (И почему-то отталкивает образ Амаранты Урсулы, но это уже совсем субъективное).

Продолжаю сравнивать роман с повестью «Полковнику никто не пишет», удивляться и размышлять: как вышло, что во многом похожие, связанные друг с другом произведения одного автора подействовали на меня почти противоположным образом? Повесть — воплощённая надежда (петух был в форме, да), а роман — о безнадёжности и обречённости.

Но обязательно перечитаю его — предчувствую, что в следующий раз восприятие сильно поменяется.

Источник