4.5 Господь пастырь мой, и я ни в чём не буду нуждаться

Когда я беру в руки очередную книгу Митчелла, я не знаю, что найду под обложкой, — он для меня как коробка с сюрпризами. Знаете, такая коробка с дыркой, в которую пролезает только рука, — и я могу лишь нащупать что-то в темноте, вытащить на свет и только после этого как следует разглядеть. Бывало у меня и такое, что я проводила с книгой Митчелла дни и ночи в обнимку, но приходилось и разочаровываться.

"Тысяча осеней Якоба де Зута" ложится в моё сердце — и останется в нём.

Чтение было непростым, и я рада внешнему челленджу, который побудил меня на знакомство с этой книгой. Обманчивый экшн начала (бурное повествование о родах, которое я приняла с восторгом — и как врач, которому предельно интересно, и как писатель, восхитившийся накалом страстей) быстро сменилось неспешным повествованием о буднях молодого писаря-голландца вдали от родины.

Якоб де Зут отправился на край света в надежде спустя пять лет вернуться на родину богачом и получить право жениться на любимой девушке. Япония в конце VIII века — для меня terra incognita, впрочем, как становится понятно из самого повествования, – не только для меня, но и для всего европейского мира. Изолированная империя, с большим недоверием подпускающая к себе чужаков и совсем уж никому не дающая права проникнуть глубже.

Мне сначала было сложно вникнуть в перипетия службы де Зута, его отношения с начальством, с равными по чину или с вышестоящими, обилие имён, должностей, плюс тут же — нюансы взаимоотношений с местными властями, с рабами, с врачом и так далее. Этот мир требует вдумчивой работы сознания читателя. Автор здорово проводит де Зута через несколько эпизодов, в которых демонстрирует его характер — неподкупность, честность, упёртость, ум. В общем, несмотря на то, что у меня было ноль понимания исторических аспектов  и политических тонкостей того времени, я понемножку "въехала" в повседневность мелкого голландского клерка на краю света ... и тут — бдыщ — как бывает у Митчелла, началось самое интересное и динамичное. Де Зут влюбляется в японскую барышню, а барышня через некоторое время оказывается заточена в таинственном монастыре на недоступной горе. А в монастыре происходят странные и тёмные дела.

По-моему, в этот момент я бросила все дела и вцепилась в книжку намертво, потому что оторваться стало уже невозможно. :) А ещё я поймала вайбы (простите), знакомые по "Облачному атласу", — тут и колониальная тема, и в каком-то смысле антиутопия (см. монастырь с его "догматами"), и стремление к свободе и истине. Потом мне снова пришлось пережить замедление текста, когда после сверхдинамичного повествования о путешествии Огавы с товарищами к монастырю началось неспешное повествование о буднях капитана... английского фрегата. Я сначала плевалась: ну какие, к чёрту англичане, зачем англичане, когда тут — такое? Расскажите же мне скорее, чем дело кончилось с монастырём. По-моему, я последний раз так злилась в детстве, когда при чтении "Властелина Колец" после фразы о том, как Сэм бросился на запертую дверь крепости, куда орки утащили тело Фродо, я перевернула страницу и обнаружила, что начинается следующая часть, — и она о других персонажах в другой локации. :))

Но постепенно и англичане овладели моим вниманием, а потом случилась магия. Митчелл чёртов гений, конечно, потому что всё, что происходило с момента штурма Дэдзимы до финала, разыграно по нотам гениальной партитуры, тут и самая первая сцена романа (с тяжёлыми родами наследника Сироямы) обретает дополнительные смыслы. История выдерживает высокий уровень драмы — и не скатывается в фальшь. Здесь негодяи получат по заслугам, здесь благородство будет вознаграждено, здесь Господь — пастырь мой — окажется рядом с людьми, обречёнными на смерть, и отведёт от них смерть, здесь не каждый поступок каждого человека получит объяснение, автор оставит здесь за скобками очень многое, но к концу произведения смиренный читатель (такой, каким стала я) склонит голову и уронит тихие слёзы на последние страницы. Потому что не так важно, на самом деле, почему повернул фрегат, не так и важны тайны Японии, которые она не желает открыть чужеземцам, есть вещи важнее.

Например, поцелуй в местечко между бровей — поцелуй, которого не могло быть, но который всё же случился.

Я стала свидетелем удивительной жизни человека по имени Якоб де Зут, которого никогда не существовало, но который всё же есть — в ноосфере, из которой вырван авторским воображением. Я совершила путешествие на край света и обратно, я заглянула в приоткрытые ворота, за которые не имею права ступить. Тонкость, деликатность, с которой Митчелл пишет о стране тысячи осеней, заслуживает восхищения. Спасибо.