4.5

Каждый раз, как я открывала очередной роман Л.Н. Толстого, казалось, что лучше написать уже невозможно. Так было и с «Войной и миром», и с «Воскресением», и с «Анной Карениной».

Первое, что восхищает и приковывает к себе внимание, - это выверенная система персонажей: как в том самом улье, все связаны со всеми. Анна Каренина, которая сестра Стивы Облонского, который муж Долли (в прошлом Щербацкой), которая сестра Кити, которая возлюбленная Вронского, который возлюбленный все той же Анны. Подобным образом закольцовываются почти все герои, что сообщает произведению вопреки его объему интимность и камерность. [Надо сказать, я вдохновилась этой системой настолько, что стала накидывать варианты персонажей и их взаимосвязей к своему собственному произведению – не то чтобы их не было раньше, но в процессе чтения что-то как будто наконец прояснилось].

При этом прослеживается своеобразное реалистическое двоемирие – настолько различны линии Анны и Левина. Выступая психологом и социологом, Толстой убедительно описывает готовность броситься в омут с головой, помешательство на собственной страсти и Вронском (разве что сын – как последнее связующее звено с окружающим миром), 50 оттенков лжи, падение Анны и бесконечные сомнения, открытость миру, увлеченность хозяйственными и экономическими проблемами, самосовершенствование в любви и отношениях с Кити – Левина.

Чересчур резким, стремительным, необоснованным кажется финальное превращение Анны из несчастной женщины, которую вот-вот разлюбят, в мстительную фурию, обиженную на весь свет и ненавидящую всех без исключения людей, что выражается в первом примере потока сознания (очередной повод восторгатьсяТолстым). В нем, этом потоке, еще слышен голос автора, но уже заметны приемы, свойственные литературе начала XX века.

На сей раз при чтении почему-то вспоминалась и Скарлетт О’Хара: из общего между ней и Анной и конфронтация с обществом по причине предосудительных отношений, и любовный треугольник, и сцена в театре в откровенном платье. А если добавить сюда еще и значимые эпизоды с участием лошадей, и то же самое «двоемирие» (Скарлетт как воплощение антигероини и Мелани – как символ света и милосердия), подозрения о том, будто бы М. Митчелл «списывала» не только у Теккерея, но и Толстого, становятся еще сильнее.

А как только последняя страница была закрыта, снова возникла мысль… надо повторить!

Источник