4 И наконец все счастливы (нет)

Я весьма далека от драматургии и её канонов, поэтому многого сказать не могу; «Бурю» называют трагикомедией — и хотя бы здесь понимаю, с чем это связано. Некоторые реплики и моменты условно смешны, но вызывают скорее горькую усмешку, поскольку об общей атмосфере потерь и обманов забыть сложно.

Поскольку любовная линия в рамках пьесы меня, откровенно говоря, не интересует совершенно, поговорим о трагедии.

Одна из основных линий — стремление Просперо вызвать раскаяние в своём брате Антонио и его приспешниках: пока Просперо постигал науки, Антонио успешно прибрал к рукам власть и стал герцогом Миланским, отправив настоящего герцога с трёхлетней дочерью в свободное плавание на ветхой лодке. Вот Просперо спустя десяток лет и устраивает ряд испытаний, пытаясь пробудить совесть своих оппонентов. Успешно ли?

Совесть? а что это? Мозоль?
Так я хромал бы!
Нет, я такому богу не молюсь!

Трагедия в том, что ничего подобного. Ни страх смерти, ни свобода, ни безумие не заставляют что-то щёлкнуть в голове и обдумать, а точно надо ли вести себя как... кхм, как свиньи себя вообще-то не ведут. Поэтому кажущийся поначалу странным монолог Просперо в самом конце на самом деле логичен. Вроде и зачем кручиниться — дочь замуж выдал, герцогство вернул, можно наконец-то сбежать с опостылевшего острова. Просперо говорит, что прощает Антонио и Ко, хотя по тексту они не раскаялись; в этом прощении видится самообман — зло как было, так и есть, хоть ты запугивай его, хоть ласкай, хоть наизнанку вывернись. Антонио как бы согласился вернуть как было, но не от всего сердца. Сомнительный повод для радости получается. Победа есть, но от ощущения невозможности лучшего мира опускаются руки. Простить-то простил, но реального повода для этого не появилось.

В этом трагикомедия: финал технически счастливый, свадьба, вино рекой, всё встало на свои места, но глубокое бессилие не даёт ощутить начало новой светлой жизни.