2.5

1971 год. Крым. Медведи в шапито начинают вести себя странным образом. Дрессировщик вспоминает цыганские легенды. Зверское убийство неподалеку. Этот же год. Москва. Честный журналист, которого просят раскрыть убийство человека. И еще один, охотник из рода Охотников. Или он сделает то, что должно, или же его убьют. Такая традиция. И опять географическая и уже временная смена картинки: тридцатые годы, городок ссыльных Югорск, и легенда вогулов о медведе-оборотне, Консыг-Ойке. Мог ли преступление совершить медведь, существуют ли оборотни? Заманчиво? Да не совсем.
Вызывает трудности жанровое определение книги: детектив с элементами мистики, попытка бытописания нравов советского времени, социальный роман... Намешано всего понемногу и очень поверхностно.
Как детектив книга крайне слаба: практически с самого начала известно, кто, что, как и почему, и даже оживление действия во второй части книги и появление намека на загадку ситуации не спасает. Поиски убийцы ведутся примерно так: метание из пункта А в пункт Б или С или даже Д по произвольной траектории, использование подсказок незнамо кого плюс ругань в адрес гомосексуалистов и поглощение огромного количества пива и иных горячительных напитков. Внутренней логики повествования нет, при необходимости дальнейшего развития событий в нужном автору направлении из ниоткуда появляются ничем не мотивированные подозрения и догадки.
Как книга о советском времени… Мог ли обычный ребенок в 1971 году знать о врагах народа? Могли ли проводится фотосессии ню в музее в это же время? Действующие лица практически любой разговор начинают с хамства или грубости. Ну или же с деланным пафосом в случае советской золотой молодежи.
Социальный роман? Не будите древнее зло, оборотни среди нас? Для социального романа такого слишком мало, а для детектива – слишком много.
Ну и отдельно – о языке книги. Тут скорей не незнание автором языка, а некоторая языковая небрежность и стилистическая разнородность текста.

Голова, конечно, поболит и пройдет, а что будет с Россией — этот вопрос не давал покоя Пантелееву.

Болото вспучилось, и по нему гуляла невысокая, без пенных гребешков черная волна, перехлестывающая гать. Возвращаться не представлялось никакой возможности.

На одной тахте лежала, прикрыв голову книжкой, какая-то фигура.

Не обращая внимания на урон, пытливый исследователь ухватился за железную перекладину пожарной лестницы, подтянулся и ступил мужественной ногой на ее первую ступеньку.

Шерсть на коте вставала дыбом, и он застывал словно вкопанный, пока мальчик смотрел на него, но стоило отвести взгляд, и кот опрометью шарахался прочь.

Под лучом выскочившего неведомо откуда солнечного зайчика глаз Олимпиады сверкнул.
— Ну, заходи, миленок, — проворковала она.
И Иона шагнул в бездну порока.

— Вот здесь, — показал Рубинштейн очерченный мелом силуэт на полу, — здесь она и лежала, Марья Ивановна. Здесь ее настигла подлая рука убийцы. Золотая была старушка.

Недолог век медведя в нашей стране. От силы лет сорок. ... Еще короче жизненный срок тех мишек, которые обитают в районах, населенных так называемыми национальными меньшинствами (…). Правда, нужно отметить, что и после прихода Советской власти жизнь северян не особенно изменилась. Пить, правда, стали больше. Медведи, конечно, не пьют, но разве от этого им легче?