4

Очень сильный текст, не хотелось прерывать чтение. Малейшие детали и нюансы переданы настолько образно и точно, что чуть ли не физически ощущаешь не только голод и холод, в которых живут заключенные, но и всю атмосферу жестокости, неопределенности, полного разрыва между кем ты был и что ты сейчас или во что ты можешь превратиться в любой момент. Особо впечатлило, как Прилепин воссоздал соловецкий вариант "Сада земных наслаждений" Иеронима Босха.
С другой стороны, хотя роман и написан от лица главного героя, Артёма Горяинова (весьма неоднозначного персонажа с "пацанскими" замашками) и все происходящее мы видим и оцениваем его глазами, тем не менее он по сути остается пассивным участником событий.

Несколько несвязанных цитат себе на память...

я никаких разительных отличий между собой четырнадцатилетним и нынешним так и не обнаружил. Разве что у меня вырос сын четырнадцати лет.

[Василий Петрович] Тут нельзя победить, вот что вам надо понять. В тюрьме нельзя победить. Я понял, что даже на войне нельзя победить, — но только ещё не нашёл подходящих для этого слов…

[Мезерницкий] это империю вывернули наизнанку, всю её шубу! А там вши, гниды всякие, клопы — всё там было! Просто шубу носят подкладкой наверх теперь! Это и есть Соловки! <...> А это шуба, вывернутая наизнанку! Носили эту шубу на себе и не знали, что за дух там стоит в рукавах и под мышками!

«Жаль, что в военных уставах не прописано, что помимо ответа „Будет исполнено!“ — можно в особо важных случаях подпрыгивать вверх, — совершенно спокойно и очень серьёзно думал Артём, — …подпрыгивать и орать».

в телесном общении женщина поначалу приникает куда ближе, чем в душевном. И проникается телесным куда раньше, чем душевным.

Мать добрей Бога — кого бы не убил ты, она так и будет ждать со своими тёплыми руками.

сказала она твёрдо и с той бездумной остервенелостью, которая заменяет женщинам решительность.

Галя наблюдала всё это с иронией — способность к которой, к слову сказать, всегда признак женского ума: Артём откуда-то знал об этом раньше.

Потом будут говорить, что здесь был ад. А здесь была жизнь.

у нас есть привычка в своей аномальности остальные народы убеждать