4

С тех пор как утром
расстались мы при свете
луны холодной,
что может быть грустнее
туманной мглы рассвета!

Мибу-но Тадаминэ

Понять японскую поэзию так, как понимают ее японцы, нам не дано. И дело даже не в различии культур, просто перевод убивает большую часть достоинств стиха. Мы не слышим мелодии, не понимаем игры слов. Вот, например, стих:

Поблекли краски,
цветы завять успели,
пока по свету
блуждала я, беспечно
скользя повсюду взором!

Госпожа Оно-но Комати

Выражение, переведенное как "скользя повсюду взором", означает также "идущий ночью проливной дождь", но переводчику ничего не остается, как выбрать что-нибудь одно, и глубина теряется. Мы видим беспечную женщину, порхающую по жизни, а шум ночного дождя ускользает. Совсем другое настроение. Но даже в этих бледных слепках мы умудряемся ловить мимолетные настроения, которые составляют суть японской поэзии.

Японцы своеобразный народ, на протяжении многих веков поэзия занимала в их жизни очень значительное место. Не писать стихов было неприлично. Если кому-то присылали послание в стихах, он просто обязан был ответить стихами, чтобы не опозориться. Говорят, госпожа Сэй-Сёнагон развелась с мужем, потому что он был плохим поэтом. Наверное, врут, но как это показательно!

При такой любви к поэзии, понятно что стихи писали по любому поводу и без повода. Вот, например, это лирическое стихотворение:

Весною с поля
я для тебя срываю
побеги злаков,
а между тем снежинки
мне падают на плечи.

Романтично, не правда ли? Хочется представить ту, ради которой поэт месит весеннюю грязь под снегом, и тут выясняется, что посвящено оно бабушке написавшего этот стих императора (!) Коко. Интересно, это она его послала на улицу в плохую погоду или он сам пошел на это ради любимой бабушки?

Дальше...

Стихи писали все: императоры, аристократы, чиновники, их жены и дочери, фрейлины (особенно, фрейлины), гейши и монахи (с большим удовольствием). Некоторые только поэтому и сохранились в истории. Поводы для создания шедевров могли быть самими прозаическими. Например, этот стих родился потому что некий регент обещал местечко для сына поэта Фудзивара-но Мототоси и обманул:

Ты обещал мне
росу своей приязни,
и долго ждал я, -
а между тем подходит
к концу и эта осень!

Уже девятьсот лет, как нет ни того, ни другого, а вот история эта сохранилась благодаря единственному стихотворению. Удивительно, не правда ли?

В целом, антология производит впечатление неплохое, хотя и не потрясает до глубины души. Как сказано в послесловии, стихи, вошедшие в "Хякунин иссю" стали широко известны не потому, что они самые лучшие, а потому что этот сборник использовался для очень популярной в Японии карточной игры, где из половинок нужно было составлять целое стихотворение. Эти стихи знали наизусть все от мала до велика. Одним словом, эта антология - значимый факт в культурной жизни Японии, а до нас она дошла в переводе Николая Бахтина, сделанного с немецкого. Чем богаты, как говорится, тем и рады, двойной перевод должен убить еще больше.

И, напоследок, ложка дегтя на счет издания. Задумка украсить каждый лист сборника японскими гравюрами укиё-э, безусловно, была хорошей, но не с такой бумагой и полиграфией. Напоминает газету, все время хочется помыть руки. Заливки серым цветом на такой бумаге превращаются в грязь.

И на десерт гравюра Тории Киёмицу "Домашние игры", на которой японские женщины играют в ута авасэ, упомянутую игру со стихами из "Хякунин Иссю".

Рецензия на книгу "Песни ста поэтов" на www.ostrel.ru