4 «Если природа создала вас летучей мышью, вы не должны пытаться стать птицей страусом».

Небольшое творение, то ли повесть, то ли всё ж небольшой роман, не совсем понятно. Ощущения после чтения остались несколько странные. С одной стороны и в этой истории у Гёссе как мне показалось, достаточно приятный и даже простой стиль написания, но вместе с тем образность многих моментов и их смысл ясны не до конца. С одной стороны, тебе вроде бы всё понятно, но с другой как будто и не всё… Как будто бы хочется вызвать пояснительную бригаду, чтобы она раскрыла суть определённых сцен, непростых для моего восприятия. Так что возможно, я что-то поняла неверно, а что-то, вероятно и вообще не поняла. Всё же, несмотря на простоту изложения, чтение не из простых оказалось.

В описании отмечено, что это роман философский/мистический. На первый взгляд, нечего особо сверхъестественного в повествовании нет, но если подумать, мистицизм на самом деле присутствует, просто в несколько странном виде, не общепринятом. И пожалуй, в таком вот ключе встречаю в литературе впервые.

Первая глава из шести понравилась не особо, но во второй, с появлением персонажа, имя которого и носит произведение это, стало интереснее. Сразу привлекло то, как Эмиль воспринимал необычного мальчика, выражаясь его же словами: «… тяжёлое чувство, по отношению к нему, представляющее собой странную смесь благодарности и робости, восхищения и страха, приязни и внутреннего сопротивления».

Далее, в третьей главушке больше впечатлила сцена ступора Демиана, наблюдаемая Эмилем во время одного из их совместных уроков. «Я увидел, что мой друг сидит рядом, прямо и с хорошей осанкой, как обычно. Однако вид у него был совсем не такой, как обычно, и что-то от него исходило, что-то такое овевало его, чего я не знал. Я подумал, что он закрыл глаза, но увидел, что они открыты. Однако они не глядели, не видели, они застыли и были обращены внутрь или куда-то вдаль. Он сидел совершенно неподвижно, даже, казалось, не дышал, рот его был словно вырезан из дерева или камня. Лицо его было бледно, равномерно тускло, как камень, и живее всего в нём были каштановые волосы. Руки его лежали перед ним на парте безжизненно и тихо, как неодушевленные предметы, как камни или плоды, бледные и неподвижные, но не вялые, а как твёрдые, прочные оболочки какой-то скрытой сильной жизни. От этого зрелища я содрогнулся. Он мёртв! – подумал я и чуть не сказал вслух. Но я знал, что он не мёртв. Я не мог оторвать взгляда от его лица, от этой бледной, каменной маски, и я чувствовал: это и есть Демиан! Тот каким он бывал обычно, когда ходил со мной и говорил, это был только наполовину Демиан, это был кто-то, кто временно играл некую роль, приспосабливался, из любезности подыгрывал. А у истинного Демиана вид был вот какой, такой, как у этого, такой же каменный, древний, животноподобный, камнеподобный, прекрасный и холодный, мёртвый и втайне полный невероятной жизни. А вокруг него эта тихая пустота, этот эфир, это звёздное пространство, эта одинокая смерть!» Впечатляюще-завораживающий момент, наверно, один из самых сильных в этом произведении.

В четвёртой главе нашлись два момента, которые запомнились. Во-первых, сцена, в которой Синклер сперва начинает рисовать портрет незнакомой девушки «Беатриче» по памяти, которую он встречает однажды в парке, однако потом его рисунок перерастает в нечто совершенно непонятно-незнакомое, и мужское и женское одновременно, и в итоге с удивлением Эмиль приходит к открытию, что во многом он изобразил лицо своего давнего школьного друга!.. Второй эпизод из этой главы – сон Синклера про птицу: «Ночью мне снились Демиан и герб. Герб непрестанно видоизменялся. Демиан держал его в руках, герб становился то маленьким и серым, то громадным и многоцветным, но Демиан объяснил мне, что это всегда один и тот же герб. А под конец он заставил меня съесть герб. Проглотив его, я с неописуемым ужасом почувствовал, что проглоченная птица с герба во мне жива, что она заполняет меня и начинает пожирать изнутри. В смертельном страхе я вскочил и проснулся». Также интересно и последующее событие – создание птичьего рисунка и послание получившегося творения Демиану.

В пятой/шестой главе, Демиан, к сожалению, отсутствует практически напрочь, вместо этого появляется другой персонаж, фигура на пути главного героя, оказавшая существенное влияние на формирование его личности. Писториус этот ничем не зацепил как герой почему-то, но в этой части также кое-что понравилось – это упоминание старой церкви, звучание органной музыки оттуда… И сцена, последующая за первым знакомством Эмиля с музыкантом-священником, связанная с огнём! Ничего в ней не происходит как будто бы, но вместе с тем рассматривание огня описано чарующе/привлекательно:

«Он чиркнул спичкой и поджёг в камине, перед которым лежал, бумагу и поленья. Пламя высоко поднималось, он разгребал уголья и раздувал огонь с изысканной осмотрительностью. Я лёг рядом с ним на потёртый ковер. Он посмотрел на огонь, который притягивал и меня, и мы пролежали, наверно, час на животе перед колышущимся пламенем, глядя, как оно вспыхивает и бушует, опадает и корчится, угасает и вздрагивает и наконец оседает тихо пылающим жаром.
– Огнепоклонство – не самое глупое изобретение, – пробормотал он однажды себе под нос. Вообще же ни один из нас не произносил ни слова. Не сводя глаз с огня, я погружался в мечты и тишину, видел какие-то фигуры в дыме, какие-то картины в золе. Один раз я вздрогнул от неожиданности. Мой товарищ бросил в жар кусочек смолы, взметнулось небольшое удлиненное пламя, я увидел в нем свою птицу с жёлтой ястребиной головой. В угасающем жаре пылающие золотом нити сплетались в сети, возникали буквы и картины, воспоминания о лицах, о животных, о растениях, о червях и змеях. Когда я, очнувшись, посмотрел на своего соседа, он неподвижно, самозабвенно и исступленно, подперев кулаками подбородок, глядел в золу.
– Мне пора идти, – сказал я тихо.
– Что ж, ступайте. До свидания!
Он не встал, и поскольку лампа была погашена, мне пришлось на ощупь, через тёмные комнаты и тёмные коридоры, выбираться из этого заколдованного старого дома. На улице я остановился и пробежал взглядом вверх по старому зданию. Свет не горел ни в одном окне».

В седьмой главе наравне с Демианом появляется его матушка, и становится ясно, к чему было то рисование странного портрета. В отличие от Синклера, фигура госпожи Евы ничем меня не поразила и особенно не заинтересовала. Образ их дома-сада – и тот как-то больше привлёк. Хоть и говорится прямым текстом, что тут Синклер чувствовал себя как дома наконец-то, прочувствовать по-настоящему это не то, чтобы хорошо получилось.

Восьмая, заключительная глава – самая короткая. Несмотря на это, тут тоже один эпизод привлёк внимание: «В тучах был виден большой город, из него выливались миллионы людей, которые толпами растекались по широким просторам. В их гуще возникла какая-то могучая, божественно-величественная фигура, со свергающими звёздами в волосах, громадная, как гора, с чертами госпожи Евы. В неё, как в исполинскую пещеру, стали вплывать, исчезая, людские толпы. Богиня села наземь, печать на её челе светилась. Казалось, ею овладел сон, она закрыла глаза, и её большое лицо исказилось болью. Вдруг она громко вскрикнула, и из её чела посыпались звезды, тысячи горящих звёзд, которые разлетались по чёрному небу великолепными извивами и полукругами. Одна из звёзд, звеня, метнулась ко мне, она, казалось, искала меня... И вдруг она с треском рассыпалась на тысячи искр, меня рвануло вверх и швырнуло снова на землю, мир надо мной с грохотом рухнул. Меня нашли близ тополя, засыпанным землёй и со множеством ран». Необычное сочетание действительности и сюра!

Последние страницы и понравились, и оставили в некотором недоумении. То ли этот Демиан погиб где-то в реальности, то ли он вообще был воображаемой личностью? По крайней мере, в завершение истории намёк на последнее вижу довольно чётко. Только отчего мне не хочется верить ни в первое, ни во второе? Решила для себя, что пускай это будет просто… окончательное взросление и расхождение путей двух основных личностей этой книги.

Сейчас пока что от писателя определённо(!) надо будет отдохнуть, но потом хотелось бы вернуться к его творчеству! Становление личности, поиск себя, с долей сюрреализма и философии – такая тематика мне интересна, видимо всё это есть и в других книгах Гёссе.