Больше рецензий

wondersnow

Эксперт

Сердце воительницы, душа сказочницы.

27 ноября 2023 г. 15:06

432

4.5 Из мечтательного далёка, из звукового небытия.

«Россыпь серебристая, витая блескучая нить, на слух – разноцветная, жёлто-зелёная...».

Гильденстерн, так звали соседского кенаря, и не звездой он был, а... в общем, шекспировский сарказм явно был по душе хозяину пичуги, ворчливому старцу с поистине золотой душой. В отличии от рубиновского Желтухина, птица из моего детства не пела – она верещала, да так, что вся садовая округа от неё шарахалась, что лично меня приводило в восторг («Давай, Гиля, покажи им!», – и он показывал!). Окошко, в котором восседал этот наглец, обходили и облетали стороной вообще все, а ему всё нипочём, прыгает да орёт. «Боже мой, какой артист! Сколько иронии, блеска, страсти!», – восхищались все великолепным желтухинским голосом, я вот тоже так восхищалась своим знакомцем, потому что он и правда был артистом. Но случались вечера, когда что-то в его маленьком сердечке расцветало... Как сейчас помню: багряный закат, цветущий жасмин, мятный чай. Тишина, спокойствие, благодать. Мы с бабушкой на крыльце, уставшие – она от возни на грядках, я от беготни с ребятами, – о чём-то разговариваем, руки поглаживают пришедших в гости соседских собак, Амура и Джульку, и тут... Это и правда была «россыпь серебристая», и разносилась она по всему садовому товариществу, и было это поистине волшебно и почему-то очень грустно. Даже сейчас мне грустно, когда я об этом вспоминаю. Он действительно пел, и песнь эта была щемящей и пронзительной, и то, что он неучёный был и вредина ещё та, добавляет сей истории особой глубины. Нет, он и правда был золотой звездой, искры от которой до сих пор сияют на небосводе моей памяти...

«Стаканчики гранёные / Упали со стола... / Упали и разбилися – / Разбилась жизнь моя». Именно о канареечных искрах сей сказ, маэстро Желтухин и его потомки связали двух главных героев прочной нитью. С чего всё началось? Возможно, со Зверолова, который любил своих птиц так сильно, как не любил больше никого. «Не дом это, а сущая канареечная чума, конец цитаты!». Апортовые сады, сердоликовые глаза и скрипка, коньки и фотография... Айя. Тем временем на одесских просторах разворачивалась совсем другая история. «Дом Этингера – он как море, в нём всё растворится». Фортепианная мощь, сила голоса и дрожь музыки, кольца и книги... Леон. О их родных можно написать целое сочинение, и мне, любительнице ваять пространное, от этого удержаться сложно, что меня и сдерживает, так это растерянность, ибо как тут поведаешь обо всём рассказанном?.. Тут ведь даже не столько о героях хочется сказывать, сколько о деталях, которые врезались в память. Как страстно играла Эсфирь. Как Стеша варила вишнёвое варенье. Как рассекала по льду Гуля в своём летящем платье. Мелочи, из которых и состоит вся наша жизнь. Плохого, конечно, тоже хватало, да с лихвой, времена-то какие были тяжёлые, невыносимые, утратные. Но светлого всё равно больше. Так, по крайней мере, хочется думать... И невозможно предсказать, что же ждёт главных героев, этих свободолюбивых искрящихся людей, но ясно одно: та самая песнь связала их накрепко. «Упали и разбилися, / Их больше не собрать... / Про жизнь мою несчастную / Кому бы рассказать?».

«По всему роману у нас, как диковинные птицы по ветвям какого-нибудь древа, растущего на форзацах странных книг, рассажены певчие безумцы», – “птиц” и правда хватало. Право, я не представляю, как это вообще возможно – ввести в историю такое огромное количество персонажей и каждого при этом сделать живым, но у Дины Рубиной это получилось, вспоминая об этой книге, я буду припоминать не только вышеупомянутых, но и других, появившихся на пару мгновений, но зато какие это были мгновения! Неповторимая Полина Эрнестовна с этой её швейной машинкой: «Шейку объять кружевцами, плечико – в фонарик, а юбку – вихрем...», Леонор с её взрывным нравом, да весь одесский двор, в конце-то концов: «Ша! Шо вы кипятитеся? Плесните у рот компоту!». И очень понравилось мне то, с какой любовью всё это было спето. Да, практически у каждого был свой талант и, как следствие, бурлящая горячая кровь, но при этом сама писательница задаёт веский вопрос: да разве же это безумие? Разве не у каждого из нас есть что-то этакое, что и делает нас нами? Просто кто-то скрывает, а кто-то – нет. «Не болезнь это, а проявление дерзкого своеволия души, её изумлённого осознания себя, обособления себя от мельтешащей пустоты мира». Так что пусть их перья и отличались ярким окрасом, на деле же они были самыми обыкновенными людьми с самыми обыкновенными судьбами, они рождались, жили и умирали. И мечтали, и любили, и боролись. «Жизнь – она, значитца, суровая, а будет хуже; подбери, значитца, дама, свой подол...», – и правда. А что ещё остаётся...

«Тут, пожалуй, вполне уместен выдох многоточия...». Это было эмоционально. Сейчас мне кажется, что я провела в компании этой книги не три дня, а три месяца, голова кругом. Как и всегда, госпожа писательница порадовала своим красочным слогом, дивными описаниями и, конечно, тем самым узнаваемым, ибо пусть я и ребёнок не того времени, но всё равно ведь отзывается, а как иначе. «Опустел наш сад, вас давно уж нет...». Нет уже в живых бабушки, кенарь не поёт, сад давно сгинул. Но память-то жива. Живут в ней те простые, но вместе с тем такие удивительные вечера с их пламенеющими закатами, жасминовым дурманом и вкусным чаем, и вот так читаешь такие истории – и переносишься туда, вот и бабушка будто бы рядом сидит, и собаки рядом тихо дышат, и песня, птичья песня разносится по всему участку... И пусть за окном ноябрьская хмурь, тишь которой изредка прерывается звонкой трелью нахохленных свиристелей, в душе расцветает тёплое августовско-канареечное, и хорошо на сердце, тепло, радостно. Замечательная история, живая, настоящая. Что-то мне не понравилось, те же любовные истории вызывали кое-какие вопросы (одна лучше другой, серьёзно), да и многие персонажи напоминали героев из прочитанных ранее рассказов (впрочем, может это задумка такая?), но всё недовольство под конец стёрлось, осталось лишь желание вдохнуть полной грудью, сплести корону из кос и... ну не спеть, ладно, но насладиться своей жизнью сполна. И послушать бы ещё канареек... «Отцвели уж давно хризантемы в саду, / Но любовь всё живёт в моём сердце больном».

«И после был ещё тихий домашний вечер – пушистый хвост воскресенья, долгий-долгий, чай-вареньевый, переливчато-канареечный, шахматно-задумчивый, пасьяновый вечер умиротворения всех богов...».

Комментарии


Прекрасная рецензия, совершенно в духе книги! )))