3.5

Честно говоря, открывая этот сборник, я не ожидал найти там того, что нашел.
Книга не то что приятно меня удивила, но сподвигла к некоторым размышлениям. Если вы обходите стороной советских авторов из братских республик, каким-то шестым чувством подозревая, что ничего кроме плохо скрываемой кандовости (ну и, может, какой-нибудь маленькой приятности в виде сильно разжиженного национального колорита) вы там не найдете, спешу вас обнадежить: помимо этого, здесь есть ещё кое-что.

Сборник оставляет после себя чувство типичного произведения перестройки: вроде соцреализм должен быть, и он как бы есть, но это такая очень цветастая маска, которая вообще практически не ощущается. Вроде и завязка и кульминация и развязка, и правильные слова, все на своих местах, но вместо заряда на светлое коммунистическое будущее ты ощущаешь какой-то вечный степной пессемизм.

Читая, диву даёшься: это же какой надо виртуозностью обладать, чтобы одновременно показать всю нищету полугорного Казахстана с пьяными пастухами, вымирающими деревнями и разворовыванием соц. собственности, и при этом СОХРАНИТЬ ванильный тон. Нет, ну правда, здесь наивное (даже не через строчку, даже не через запятую, через пробел!)  соседствует с пронзительным.

«Нет для Буры места родней и прекрасней, теплей и ближе. Но он покинул его. Он бы остался, если бы мог забыть влажные глаза верблюдицы,

атери своей...»
ну да, да, как же тут без матери, как же это слащаво звучит, думаю я

«...которую при нем зарезали на мясо» —

заканчивается предложение.

Что касается Человека Оленя — заглавного произведения; название подобрали хорошее, я ждал по меньшей мере Казахского Вендиго, однако когда прочитал краткую аннотацию на fantlab, разачаровался. Там было что-то про маргинала который в конце бросает свою маргинальность и уходит познав ценность людского братства к людям.

Однако книга не уходила из мыслей; тогда я все таки решил ее полистать. Вендиго я тут не нашел (разумеется!), однако нашел плотнейшую атмосферу одиночества, дикой природы и архаического.

Чувак слоняется по местам где жил его народ, вспоминает сказки и легенды, которые им в войну рассказывал единственный оставшийся на все село дед, и постоянно то проваливается в свои воспоминания, то выныривает из них.

Персонажи Бакеева это колхозный верблюд списанный со счетов, и от одиночества бросившийся под поезд,
— это  студент-идеалист, который помешался на идеях всеобщего братства,
— это казахский вариант девушки-маугли, которая не знает, откуда берутся дети,
— это полубылинный конокрад, который умирает с черепномозговой и мучается совестью.

Я три раза обещал себе, что перейду к чему-то более интересному, и три раза открывал книгу.

Если пытаться определить этот сборник Бокеева в целом, он больше всего напоминает какую-то не правильную, лайтовую, деревенскую прозу, в которой искреннее наталкивается на обязательное, и из этого рождается какое-то особенное обоняние.

Наиболее сильная сторона Бокеева, это пейзажи, потому что в них никакой ходульности нет, а есть только степная правда и сознание этой правды.