4 О душевных порывах и национальном самоопределении

Одно из самых приятных литературно-книжных занятий для меня - открывать новые имена. И Мор Йокаи как раз тот самый удивительный и неожиданный подарок. Из венгерских писателей знакомство с особыми впечатлениями сведено было, до настоящего времени, лишь с Кальманом Миксатом , рассказавшем душевную историю о красном зонтике с животворящим эффектом и с Гезой Гардони открывшем пестрый и многообразный мир прошлого в своем романе.

Йокаи не тот кто стоял у истоков, но, безусловно, тот кто смог оказать огромное влияние на венгерскую литературу, развить ее стилистически, лексически и грамматически. Именно он помог сформировать ее национальность, особость. Балагур и сказочник, его литературный вклад более значителен чем вклад политический. Умеренность во взглядах с лихвой компенсировалась лёгкостью его пера, которое преодолевало любые трудности повествования. Авантюрная закрученность сюжета и невероятная работоспособность стали залогом успешности и известности. А ирония, порой даже анекдотичность, скрашивала напряжённость романтических сцен, перебивая сентиментальность, переходящую в приторность.

Щедр Йокаи на разные истории. И в парижскую оперу сводит читателя поглазеть на битву примадонн, да на инфернальную ложу, заполненную юными титанами. И троицын день отметит лихими скачками. И об изменчивости моды прочтем, и о влиянии природы вин на застолье.
Но основная завязочка проста и вечна - дело наследственное. Между барином Янчи, все никак не желающим приобрести "вечную память" и племянником его Белой, который парижские развлечения давно предпочитает венгерской самобытности.

Не печень и не селезёнка были в ответе за пресыщенность жизнью и эксцентричность, за презрение к миру и неестественный ход мыслей у героев одной из любовныхи историй. Несомненно, его звали Рудольф. Модное имя и байроническая бледность, столь привлекательные для женского пола. Она же, пусть и мимолетно для читателя, звалась Шатакела, была афганкой, весьма безрассудно предавалась греху замужеств до встречи с бароном. Огненный союз мгновенно определил их дальнейшее житие, до той поры обреченное на проклятие бездействия в поисках предназначения. Маятность парижского существования чуть озарилось надеждой обрести нечто...ну пусть родину, для него. Не обошлось, конечно, без засушенного цветка в альбоме, седого локона и орошенного обильно слезами письма...
Быстро мелькнула прекрасная и экзотичная. Уступила место невинной и скромной.

Впрочем, любовные и шалопутные истории в сюжете лишь часть развлекательная. Главное в романе это сама Венгрия и служение ей. О том что идеи прогрессивные воплощать надобно и наравне с самыми передовым нациям мира идти, о новой жизни, к которой необходимо стремиться. О том что не только меч хорош в крепкой руке мадьяра, отстоявшего свою независимость, но и резец ваятеля, кирка рудокопа, кисть живописца или отвес строителя. Звучит в этих стремлениях наивность и сказочность...но и подкупающая вера в нацию.

А Йокаи то звенит нежной стеклянной гармоникой, то жалуется печальной флейтой... То опускается на октаву, на две, чтобы благородным, полнозвучным колоколом отозваться в сердцах. И Жорж Санд с героической Консуэло кидаются друг другу в объятия, поливая обильно слезами платочки в экстазе, находя достойного соперника, не сказать соратника, в венгерском классике. И слышится в этой аффектации, что не чары и не соблазн, но сам идеал и сама поэзия в этом образце романтизма и сентиментализма.