3 Интеллигентские экзерсисы на тему аксиологии христианства версии XIX в.

К авторским исследованиям, написанных со строго определенных позиций, я отношусь всецело положительно. Это не значит, что я должен разделять мнение автора (к счастью, в данном случае автор и не требует от меня такого подвига), но все-таки нечасто в наш век победившего постмодернизма встретишь жесткую установку автора на объективность категорий «добро» и «зло», равно как и попытки не просто вытащить эти категории из глубокого прошлого, но и приладить к современной жизни. Поэтому да, книга хоть и не показалась мне убедительной с точки зрения аргументации, все-таки выполняет важную функцию — поднимает темы, казалось бы, давно уже закрытые и осмысленные, и инициирует по ним дополнительную дискуссию. Кто знает, быть может, закрытую тему можно будет открыть заново (не в этом случае).

С авторскими темами, тем более, когда они декларируются с изрядной долей пафоса, очень сложно дискутировать так, чтоб это не выглядело мелким занудством. Ну вот полемист залез на табуретку, и начал «глаголом жечь сердца людей», что «не изучая зло, с ним невозможно бороться», а ты себе бухтишь внизу, что победа над нацизмом произошла без глубокого изучения нацизма как такового, да и чтоб сажать в тюрьму педофилов не обязательно глубоко проникать в их прошлое, определяя, кто же их там изнасиловал в детстве, или что с ними произошло — позиция «зануды» перед «пламенным трибуном» априори ущербна. Тем важнее уметь правильно обозначать ключевые «слабые точки» в позиции очередного продавца морально-нравственных ценностей, ибо в отсутствии оппозиции даже добросовестно заблуждающийся человек может принести очень много вреда, что уж говорить о сознательных манипуляторах-демагогах (автор к ним не относится, если что).

Полемизировать со всей книгой нет ни сил, ни желания. Но кое-какие важные логические «скрепы» авторского текста, где ошибки видны уж совсем явно, все-таки необходимо проговорить, чем мы и займемся ниже:

1. Автор с первых страниц объявляет себя противником модернизма (думаю, конечно, что не совсем модернизма, а той релятивизации, что модернизм, и, особенно, постмодернизм принес и укоренил в научном дискурсе). Правда, борясь с «постмодерном», автор попадает в классическую ловушку всех «анти-постмодернистов» — пытается опровергнуть постмодернизм плотно обосновавшись на постмодернистском базисе идеализации архаики. Мнение о том, что архаичные представления чем-то лучше, чем представления современные — абсолютно постмодернистский тезис, который в отдельных местах просто забавен, и даже не требует серьезного опровержения, но в других местах может спокойно пройти мимо системы контроля качества массовой публики. Если мы приведем метафору (автор сам не стесняясь говорит, что метафора есть элемент его метода. Не будем сейчас раскрывать всю спорность данной позиции, просто воспользуется этим инструментом), то получится, что инженеры XII в. намного лучше понимали, как же строить автомобили, чем инженеры XXI в. Скажете, что я сказал очевидную глупость? Не такой же глупостью является тезис, что специалисты по аксиологии XII в. лучше понимали, что же есть «хорошо», а что «плохо», чем аксиологи XXI в.? Признаюсь честно, тыкать в постмодернизм постмодернистским же мечом с полной уверенностью, что вооружился «мудростью предков» — даром что эту самую концепцию «мудрости предков» придумали те самые постмодернисты не так давно, выглядит даже в какой-то степени иронично. Но не когда это делается на серьезных щах;

2. Сразу же ставится упор на объективности понятий «добро» и «зло». Вероятно, самый слабый и самый спорный тезис в данном произведении, который автор еще больше усугубляет — источником объективности данных понятий автор предлагает считать именно религию. Ну т.е. тот самый источник, трактовка которого зависит напрямую от интерпретатора. То, что считалось абсолютно недопустимым 600 лет назад (ну т.е. злом), сейчас считается абсолютной нормой сейчас, и даже самые страшные ревнители веры поднимают эти тезисы с видимой осторожностью. Но в данном случае ситуация другая — христианские доктрины в трактовке интеллигентов XIX в. предлагается брать за некую «среднюю температуру объективизации зла и добра», и пользуясь этой меркой измерять вообще всё. Конечно же, концепция не выдерживает какой-то серьезной критики, но в данном случае книга и позиционируется как «приглашение к полемике». К сожалению, всё остальное здание построено на этом вполне себе зыбком и мягком фундаменте, и начинает смотреться совсем уж ненадежно;

3. Будто считая, что надо усилить спорность ситуации (ох, обожаю антимодернистов, пишущих как чистые постмодернисты), автор начинает вводить систему идентификации свой-чужой, ну т.е. девиантные формы религиозности, как будто зыбкости для обозначенной концепции недостаточно. В результате вместо стройной системы идентификации «добро-зло» мы получаем бесконечный набор исключений, анализировать которые можем только в ручном режиме. И терроризм будет считаться осуждаемым актом, но Самсон, который совершил террористический акт (напоминаю, он обрушил дом на фелистимлян, погиб сам и убил большое количество врагов. Нужно будет очень постараться, чтоб доказать, что это не имеет ничего общего с радикальными формами религии сейчас. Разумеется, все сведется к знаменитому аргументу: «Это другое, понимать надо»), будто призван подорвать и этот тезис изнутри. Примеров можно подобрать ещё множество, но, честно говоря, базовые установки исследования зыбки настолько, что даже не возникает желание — это как бить лежащего и беспомощного человека;

Будто понимая, что базис в исследовании хромает на обе ноги, автор предпочитает углубляться в частности — трактовки добра и зла разного рода философами, психологами, религиозными деятелями и просто всеми, кто попался под руку.

Собственно, тремя пунктами выше я описал нехитрые базовые установки исследования. Главная проблема заключается не в том, что автор стоит на, как ему кажется, вполне себе традиционалистской позиции, забывая, что этот самый традиционализм (вернее, его приемлемость) выдумали лет 200 назад; и даже не из-за мелких ошибок — Королевская битва приписана Такеши Китано, хотя он всего лишь сыграл там роль, а режиссером выступил Киндзи Фукасаку. Ключевой проблемой мне видится вопрос «зачем?». Религиозный источник «моральной нравственности» ради того, чтоб сделать Бога 4-м этажом в здании им. С.Е. Кургиняна? Автор, пишущий как бы с религиозной позиции, отводит Богу роль абсолюта, т.е. чуть выше Сверх-Я по Фрейду, Любви и смысла. От такого постмодернистского прочтения роли Бога в современной личности веет не просто ошибкой, а самым классическим интеллигентским неоязычеством. Лишний повод вспомнить, что на постсоветском пространстве мы давно уже поняли, что если интеллигент употребляет слова «Бог», «добро», «зло», «христианство» — нужно обязательно уточнять, что понимается под каждым этим понятием, и не окажется ли Бог «идеей вселенской любви» а «добро» — добром в представлении отечественных религиоведов XIX в., т.е. в эпоху попыток обновления нравственных стандартов. Собственно, данная книга носит все родовые травмы этого подхода, и под «добром» и «злом», пусть и со ссылкой на религию, понимается нечто совершенно своё, характерное не для религии, а для отечественного интеллигентского понимания религии.

Главной проблемой этой книги я вижу даже не чрезмерный постмодернизм, разлитый во всей книге, и даже не то, что автор явно поклонник С.Е. Кургиняна (идеологический ландшафт современной России вообще вещь специфическая, и выбирать тут как в анекдоте «водка, спирт или бормотуха» — не хотите Кургиняна, то вот вам птенцы гнезда Мамлеева, такие же «традиционалисты» по разнарядке, что «исламист» Джемаль, что «евразиец» Дугин), а то, что книга в итоге дает нам нечто совсем скучное. В итоге предложить то автору становится нечего, и максимум на что можно претендовать, это «инициация дискуссии».

Второй проблемой вижу то, что автор вообще проигнорировал идеологическую основу современного общества — утилитаристов. Бентам в списке источников не фигурирует; Милль есть, но серьезным образом не исследуется — а ведь концепция утилитаризма это и есть та ткань, на которой держится «мораль» современности. Перескакивая разом от условного Фомы Аквинского (конечно, меня слегка занесло — Аквинского в источниках тоже нет) к условному же Алексею Осипову (его там 3 штуки, больше только Кургиняна), можно потерять несколько фундаментальных кирпичиков, без которого понимание современности невозможно, и создать себе и, заодно, окружающим, мнение, что какой-то базис нравственной философии в современном обществе отсутствует как таковой, и сгодятся суррогаты абсолютно любого качества. Все полезно, что в нравственность полезло.

Возможно, с автором сыграла злую шутку профессиональная педагогическая деформация — маниакальное желание делить людей (вернее, их поведение) на «правильное» и «неправильное». Суррогатами этого подхода и стали «добро» и «зло», хотя будем честны, если б автор отказался от терминов «добро» и «зло», и оставил бы привычный ему лексический арсенал, мы бы избежали целого ряда недопониманий, и четко бы понимали, что то, что сегодня объявлено «добром», еще позавчера было вполне себе «злом» — все как с поведением ребенка, когда ребенку сильно много надо в школе он «плохо себя ведет», а в жизни он уже или «активный гражданин», или «выскочка». Впрочем, о субъективизме я уже писал.

Вместо итога — это хорошая книга отечественного интеллигента, в которой автор не стесняется делать то, что встретишь уже редко — он встаёт на позицию, причем сам её определяет как нравственную. Оставим, что, вероятно, к нравственности это имеет весьма далекое отношение — в любом случае данная позиция похвальна не содержанием, а смелостью. Если интересуетесь представлениями отечественной интеллигенции первой четверти ХХI века о проблемах «добра» и «зла» — милости просим. К самим понятиям «добра» и «зла», как мне кажется, все-таки не подошли.