5 Повесть о маленьком кормильце.

Дед умер, бабка умерла, потом - отец. Остался Мишка только с матерью да с двоими братишками. Младшему четыре года, среднему - восемь. Самому Мишке - двенадцать. Маленький народ, никудышный.

Такими словами начинается эта горькая повесть. Мишка хоть и маленький, но жилку хозяйскую имеет, от работы не отлынивает, о семье заботится, так как остался за старшего. Услышал мальчонка, что есть такой город - Ташкент, за две тысячи верст находится, и можно в нем хлеба дешевого купить. Уговорил мать, снарядила она сына в дорогу: положила в мешок бабушкину юбку, чтобы продать на месте и на хлеб обменять, кружку жестяную, тряпочку с солью, кусок травяного хлеба. Сговорился Мишка с другом Сережкой, на год младшим, условились держаться друг за дружку и двинулись в дальний неведомый путь.

На дворе 1921 год, в Поволжье голод... Если попытаться представить путешествие оголодавших мальчишек, то здравым будет вывод - не доберутся, а в сердце останется надежда на чудо. И Мишка будет всячески поддерживать эту надежду, теряя друзей, нехитрый скарб, не надеясь на чужую помощь. Люд вокруг озлобленный, голодный, разуверившийся - скорее самого Мишку обвинят в воровстве, чем поддержат и защитят. Рефреном звучат не только слова "Ташкент - город хлебный", согревающие душу мальчишки мыслью о сытости, но и убежденность, что плакать Мишке нельзя: "Никто не услышит голос жалобный, никто не поднимет слезу упавшую". А потому надеется он на себя, понимает человеческое отчуждение и удивляется больше не злобе людской, а отзывчивости. Он рад брошенному червивому яблочному огрызку, арбузной корке, он готов драться за маленький сухарик, он привыкает к трупам и согласен лежать на крыше рядом с телом мертвой женщины, только бы двигать вперед, а иначе - смерть. Цепляется Мишка за вагонные поручни, подножки, цепляется за жизнь.

Нельзя оставаться на маленькой станции в безлюдной киргизской степи:
голод съест,
вошь съест,
тоска съест,
отчаянье…
За крыши хватаются, за колеса, за буфера, за подножки.

Александр Неверов выбрал для повествования очень необычную манеру. Первое, что бросается в глаза - мелодичный, сказочный язык. Протяжные стоны голодных и страждущих звучат напевной болью, напоминающей плач Ярославны. Фольклорная ритмика речи подчеркивает уныние, бессилие, скорбь, отчаяние каждой картины.

Охватили степи киргизские тишиной и простором, крепко стиснули старый расхлябанный паровоз, не пускают вперед. Вертит стальными локтями он, будто на одном месте крутится, голосом охрипшим помощи просит. Задыхается, пар густой пускает, как белое облако. Тает белый пар, черным дымом из трубы заволакивается. Тукают колеса, дрожат вагоны.

Самое удивительное, что есть в этой книге трагикомичные моменты. Писатель не раз заставлял улыбаться сквозь слезы. Прием этот потрясает! Он позволяет не только страдать вместе с героем и всем обездоленным народом, но и верить, что все наладится. Все будет хорошо.

Книгу слушала в исполнении Павла Беседина. Хочется сказать о нем несколько добрых слов, так как читала отрицательные отзывы об исполнителе. Да, много моментов, когда Павел сбивается, когда голос его перехватывает чувство сострадания. Подобный текст читать сложно, слезы всегда рядом, но для меня отзывчивость чтеца всегда большой плюс. Понравилась и удачная манера исполнения - без надрыва и лишних эмоций, которые точно были неуместны. В голосе Павла Беседина звучит традиционная размеренность сказок и былин.