5 "Мы забыли о Будде. И обо всех остальных богах. Наши души превратились в кусочки льда, которым не суждено растаять."

Ничего не знала ни о писательнице, ни о её книгах, поэтому не было никаких ожиданий. И тут, совершенно без участия разума, моя душа рванулась в реалии этих двух романов, как будто у меня тоже глазки раскосые, а кожа желтоватая. Это настолько сильное эмоциональное воздействие, какого я давно не ощущала от произведений, так называемых "на основе реальных событий. Из подобных книг в последнее время читала Лейла Слимани - Рождество под кипарисами и Кристин Хармель - Жена винодела , и эти книги, хотя бы в силу своей соотнесённости с европейскими событиями, вроде должны бы были сильнее во мне отозваться, но нет: они слишком глянцевые, чтобы поверить в те самые пресловутые реальные события. В отличие от истории японских эмигрантов, насколько понимаю, пережитой предками Джулии Оцука.

Первый роман "Будда на чердаке" о том, как по анкетам от мужчин, некоторое время назад уехавших в США, некое агентство отправляет им в жёны японских девушек (напомнило ситуацию с ираландскими жёнами из Джеральд Бром - Косиног. История о колдовстве ). Девушки из разных семей, есть из очень состоятельных, разного возраста, начиная с 13 лет, многие из них вовсе не требуемые девственницы, но надеются, что из такой дали их назад не отошлют, некоторые же бегут в Америку от ужасающей нищеты. Что особенно зацепило меня: настолько интересная подача этих девушек, всех как бы являющихся частицами единого мыслящего организма, муравьишками в одном муравейнике, участницами единого жизненного процесса, что при чтении начинаешь прямо-таки чувствовать себя одной из этих Тиёми, Асако или Эйко. Их всех объединяет национальная культура, отдельное, именно японское представление о том, как жить, наставления матерей о поведении женщины. Они все едут в неизвестность. И у всех, даже тех, кому более-менее повезло, мужья оказываются не теми, кого они себе представляли.

Если бы мы знали, что выходим замуж не за торговцев шелком, а за сборщиков фруктов, что жить нам предстоит не в просторном доме, а в сарае или палатке, под открытым небом, солнцем и звездами, мы никогда не приехали бы в Америку. И нам не пришлось бы делать за спесивых американцев работу, которую они считали ниже своего достоинства.

В Америке они оказываются будто на чужой планете. Здесь всё не так, как они привыкли. Они все очень боятся что-то сделать не так.

Мы с трепетом представляли себя — маленьких женщин, вооруженных лишь путеводителями, — в этом царстве гигантов. Не станут ли они потешаться над нами? Плевать на нас с высоты своего роста? Сумеем ли мы доказать, что заслуживаем серьезного отношения?

Поначалу многое в белых людях вызывало у нас любопытство. Почему они забираются на лошадь с левой стороны, а не с правой? Почему все время кричат? Как они различают друг друга, ведь они так похожи? Зачем вешают на стены своих домов тарелки, а не картины? Зачем запирают двери на замок? Неужели они и правда ходят дома в обуви? О чем говорят между собой вечерами, перед тем как лечь спать? О чем мечтают?

Корабль с девушками прибывает в США где-то между двумя мировыми войнами - это чтобы понятно было, о каких временах идёт речь. Так что время до катастрофы у японских семей есть - они успеют обустроиться, найти работу, привыкнуть к новому дому, родить детей и даже дожить до момента, когда

почти все наши дети стыдились нас. Наших соломенных шляп с обвисшими полями и поношенной одежды. Нашего сильного акцента.

Одни очень стараются быть полезными, и у них, работающих горничными и кухарками, прекрасные отношения с хозяйками, мужья других пробились и открыли прачечные и лавки, так что их жёны теперь - практически дамы, и даже те, кто по-прежнему собирает персики или пропалывает картошку, считаются хорошими работниками.

Мы были наилучшим видом рабочей скотины, с которой белым людям приходилось иметь дело.

Даже некоторые случаи проблемных отношений с собственными детьми:

Кое-кто из наших детей совсем отбился от рук. Они создали банду. Они жили по своим правилам.
«Никаких ножей. Никаких девчонок. Никаких китайцев».
По вечерам они шатались по городу и высматривали, с кем бы подраться.
«Идем зададим этим сраным филиппинцам хорошую взбучку».
Если им было лень таскаться по улицам, они оставались дома и устраивали разборки между собой.
«Ну, ты, желтозадый япошка!»

не лишали японцев в Америке веры в лучшее будущее, пусть не для себя, а хотя бы для детей. Но тут грянул Пирл-Харбор. Где-то мне, конечно, уже попадалась информация об американских лагерях для "ненадёжных", но впервые я её увидела в таком пронзительном виде...

…мы были не готовы к подобному повороту событий. Не готовы к тому, что нас начали считать врагами.

Второй роман "Когда император был богом" посвящён жизни одной семьи, которая лишилась всего в один день. А ведь они были вполне респектабельны, даже можно сказать - почти богаты, имели поплжение в обществе и вроде бы уже и не считались "желтозадыми". Но "был конец апреля. Четвертая неделя пятого месяца войны." Отца семейства уже увезли раньше, а в этот день было получено предписание собираться остальным: матери и двум детям, мальчику 8 лет и десятилетней девочке. Они попадают в лагерь, живут там до - как назвать, амнистии? - и возвращаются: таков незатейливый сюжет. Но сколько раз за эту простую историю я успела поплакать, даже не знаю. Сразу хочу предупредить - эта книга не для тех, кто не может читать о страданиях животных, потому что сцена со старым псом ( в лагерь нельзя брать с собой домашних питомцев) ужасна по эмоциональному воздействию. Но ещё страшнее - лагерные будни и постоянные мысли маленького мальчика, ищущего свою вину:

Невозможно было решить, за какой из своих скверных поступков он наказан. Может, за то, что без спроса взял у сестры карандаш и сжевал резинку, закрепленную на конце. А может, его настигло возмездие за какую-нибудь давнюю вину. Например, за то, что он перестал переписываться с мальчиком Джуно с Аляски. Или спустил в унитаз умирающую золотую рыбку, прежде чем она окончательно умерла. Или за то, что забыл поклониться продавцу льда, когда тот проезжал мимо.

Стилистически книга прекрасна. Эмоционально - очень тяжёлая. Есть и пища для размышлений: если ныне так устроена жизнь, что надо вставать на колени перед потомками чернокожих рабов, чтобы замолить преступления нации-рабовладельца, вставал ли кто-то на колени перед другими цветными?

Мы чувствовали свою вину.
Но ведь мы совершенно ни при чем.
И все же мы японцы.
Не надо об этом думать.
Мы представители вражеской нации.
Теперь мы свободны. Никто нас ни в чем не обвиняет.
Нам никогда не будут доверять.
И с этим ничего нельзя сделать.