3.5 Черный ворон, что ты вьешься

Проблемы цвета – это прежде всего проблемы общества.

Судя по всему, Пастуро внимательно читал отзывы на первую книгу из цикла «История цвета» – ничем иным я не могу объяснить столь дотошное предисловие, которое было бы уместнее в первой части. Здесь он четко формулирует задачу, описывает методику и заранее (ну как – с опозданием на восемь лет, которые прошли со времени первой книги) отвергает возможные претензии. Да, я исследую только западноевропейскую традицию; да, я опираюсь на «историю повседневности», а артефакты искусства привлекаю только постольку-поскольку, в том числе и по объективным причинам.

Есть популярная теория, что человек придумывал названия для цветов постепенно: сначала он научился отличать тьму от света – так появилось слово «черный», потом ему понадобилось обозначение для огня – это будет «красный»; затем обратил внимание на растительность и придумал отдельные слова для «желтого» и «зеленого» (заметка на полях: у нас эти слова образованы от одного и того же праславянского корня, поэтому сходство между «золотом» и «зеленкой» никого удивлять не должно, оно неслучайно); и только в последнюю очередь поднял голову вверх и решил, что ему нужен «синий».

Первую книгу Пастуро посвятил самому популярному на Западе цвету, синему, а во второй решил вернуться к истокам и рассказать об истории самого «старого», черного. Структура и наполнение остались неизменными: рассказ о том, как менялось восприятие черного начиная с Древнего Рима по материалам этимологии, исторических хроник и в целом того, что принято называть историей повседневности, искусства при этом очень мало (Малевич есть, но – сюрприз! – с белым квадратом).

Как читателя первой, «синей», книги серии, меня неприятно удивило количество повторов, причем не только сюжетных, но и текстуальных. Сам по себе нарратив вроде бы и к месту, но, учитывая, что в книжке чуть больше полутораста страниц и большинство мотивов скорее намечены, чем подробно изложены, полстраницы там, целая главка (об отношении деятелей Реформации к цвету в принципе) здесь – по моим ощущениям, автоплагиата тут процентов 10-15.

Что до собственно черного цвета, репутация у него всегда была амбивалентной: с одной стороны, подземное царство Аида, с другой – символ плодородия; цвет Сатаны в раннем Средневековье и предпочитаемая форма одежды юристов, купцов и чиновников начиная с XIII века (молчу, молчу…); total look XVII века – тотальный траур и тотальная охота на ведьм – скоро так надоедает, что в XVIII все переодеваются в синий и зеленый (и даже свиньи, которые на протяжении веков были черными, в результате скрещивания с азиатскими породами начинают розоветь!). И все же черный слишком практичен, чтобы от него отказываться – и человек спускается в новую инкарнацию царства Аида, метро, а загорелое до черноты тело становится маркером богатства. Ну и француз и вдруг не вспомнил бы о маленьком черном платье? Невозможно. Но и о чернорубашечниках не забудем.

Не бог весть как увлекательно, а порой и банально, за исключением одного сюжета: как книгопечатание и особенно черно-белые гравюры разрушили существовавшую до этого систему образов. К сожалению, этот сюжет, как и многие другие, не получил должного развития. Из-за ограничений по объему? Возможно, но моя воля, так я бы пожертвовала изложением теории Аристотеля о природе цвета и пересказами опытов Ньютона в пользу черно-белого. Разве что позабавило, что цвета радуги, по мнению Пастуро (или Ньютона? или переводчика?), следующие: красный, оранжевый, желтый, зеленый, синий, индиго, фиолетовый. Каждый охотник желает знать, сколько исчезло фазанов.

Еще один даже не сюжет, а так, микрозарисовка повергла меня в уныние:

… Церковь объявляет медведю войну <…>, христианские писатели причисляют его к свите Сатаны. Как и этот последний, медведь темного цвета, как и он, любит затаиться в сумраке. И вообще: куда девается медведь во время зимней спячки? Отправляется в страну тьмы, то есть в ад. Вот почему его пороки неисчислимы: буйный нрав, жестокость, похотливость, нечистоплотность, леность, гневливость. И мало-помалу бывший царь зверей, животное, которым так восхищались германцы, кельты и славяне, превращается в одну из центральных фигур адского бестиария.

А мы еще удивляемся, почему бренд «русский медведь», такой любимый у нас, имеет несколько иные коннотации в Западной Европе.