2 Изложение мифов - единственное, что есть мифологического в этой книге.

Я узнал об этой книге от известного украинского философа Андрея Баумийстера, который на своей лекции посоветовал её как возможность подробнее углубиться в мифологию греков. Скажу сразу, я бросил чтение этой работы после объяснения орфического и гомеровского мифов творения, то есть - не прочитав и десятой ее части. Но так как это "мифологический словарь", как пишет сам автор, то пару примеров из этой "энциклопедии" и подробного прочтения "Введения" достаточно, чтобы сложить о книге общее впечатление. Я ценил миф как нечто универсальное и сакральное, преисполненное возвышенности и скрытых личностных или философских аллегорий. Эта книга задела меня за живое, и я даже сперва испытал некую прострацию после прочтения вступления, которое разрушило абсолютно весь мой трепет от античного наследия. Тем не менее, я дал себе время восстановиться и подойти к этой книге с обновленным мышлением. И я всё равно не выдержал её содержания, и не по причине предвзятости.
Сначала скажу, что я не отвергаю правильность интерпретаций некоторых мифов, а также, то что книга может послужить ценной базой именно, и только, мифологических фактов.
Теперь, коснусь метода автора - сопоставлять антропологические и исторические данные с мифом и давать ему объяснение, попытавшись объединить разрозненный мифологический комплекс в некую целостность. Главным источником мышления автора служат иконографические свидетельства мифа, некие исторические сведения и теория о господствовавшем когда-то давно матриархате, который был до того силен, что держал мужчин в страхе и подчинении, а все религиозные культы базировались на женском могуществе. Первые её наводки дал Бахофен, а Энгельс их даже воспринял и распространил. Итак, Грейвс в введении объясняет основную информацию, которую необходимо понимать для восприятия последующего содержания. Но во всей этой информации, как мне показалось, есть доля абстрактности - в том, что непонятно, насколько достоверно наложение всех этих выведенных социально-религиозных принципов на действительный древнегреческий быт, - и много нескладности; в ней едва прослеживается поэтапная хронологическая связь (от матриархата к патриархату) и все воспринимается скомкано, и это в сущности очень насыщенный набор разрозненных фактов. Также, меня приводит в недоумение миграция племен эолийцев и ионийцев, которые автор называет «мужской военной аристократией», в это греческое женское общество, где они поглощаются последним. Если, по этим теориям, патриархат - это признак уже вполне зрелого и развитого общества, то как эти мужские аристократические племена могли стерпеть поглощение матриархальными, менее развитыми, и откуда у них самих такой уровень развития, - кто они такие? Таким образом, информация об архаическом прошлом даётся как-то натянуто и несинхронно. Но даже если бы было наоборот, - и теперь я подхожу к личным предрассудкам автора, - по его словам - «исторический и антропологический подходы - единственно разумные» в раскрытии смыслов мифа. При этом, он критикует подход Юнга, который был психологом (или психоаналитиком) и даже не претендовал на звание мифолога (себя, при этом, так представляет Грейвс), хотя и имел определенные воззрения на миф, но лишь с целью выразить его в своем поприще, что как раз таки и находило соответствующее полезное применение в практике и служило стройным, как мне кажется, обоснованием для именно психологических теорий, но не мифических. Если это работало для его науки, то зачем наглухо отвергать такие теории, как не имеющие места быть? И касается это не только психологии, но миф находил успешное выражение так же и в философии, литературе, искусстве. Что интересно, Грейвс утверждает о необходимости для науки искать центростремительные, а не центробежные, силы, видя, при этом, правильным лишь свой, еще до конца необоснованный, подход. Но не выступает ли он тогда тем критиком, который сам критикует и порождает других его критиков? В ответе на этот вопрос следует разобраться в природе мифа. Грейвс, при этом, мог иметь в виду разную науку - науку вообще, или науку определенную, свойственную мифу. И схожий вопрос - что вовсе такое мифология как наука? Если мы видим, как хорошо ложится миф с правильным применении в какой-либо науке, то не следует ли лучше сказать, что это - феномен уникальный, а не требующий сугубо исторического и антропологического подхода для его единственно правильной интерпретации и подчинения всех других наук одному этому методу? Мне думается, что природа мифа всё же многовекторна, и как раз эту возможность автор, как «мифолог», и упускает, пытаясь подчинить это явление научной догме. Интересно ещё то, что он выделяет период «собственно мифа», который лежит в границах матриархального царствования, а всё, что после него - уже не «собственно миф» и есть его искажение. Тут ведь можно проследить и тенденциозность к модному тогда открытию этих самых теорий древнего человеческого общества, ведь его взгляды в исследовании мифа базируются на этом, а все, что выходит уже в патриархальность, за пределы нового открытия матриархата - для него не «собственно миф». Тем более, мысль греческой цивилизации, первопрохода в философии и научном подходе, отделенном от религии, выросла именно из своевольных интерпретаций мифа и из того, как он резонировал у каждого, а не из интерпретаций его как олицетворение племенных движений и таинств. Я думаю, никто не станет умалять величие древнегреческого наследия и его мыслителей, начиная от Гесиода и Гомера. При этом, я более считаю необходимым понять природу самого сознания, которое, пусть даже и племенные движения или религиозные таинства, но так красочно представляло их в виде причудливых образов, а не разграничить истину и ложь в мифах. Этим автор в книге не занимается. Ведь в том и проблема, что миф последним подходом не представит нам, - уж если думать "научно", - никакой пользы. Чтобы понять, говорит ли он о племенных передвижениях и чьем-либо нашествии или свержении, нам в первую очередь нужно обращаться к истории, чтобы в действительности удостовериться в этом, но через миф это не постигнуть. Таким образом, если вдруг автор и видит пользу мифа именно в подобных сведениях, то получается нелепица - сначала нужно получить эти сведения из других источников, а только потом искать в мифе. Если уж и правда выходит, что мифы всё это и отражали, то какова теперь цена этой истине? В перспективе прошлого - мы не отменим все античное наследие, которое не следовало правильности в толковании мифа; в перспективе настоящего - имеем достижение в открытии реальной связи; в перспективе будущего...? Напрашивается сказать - ничто. "Платон мне друг, но истина дороже" - говорил Аристотель, но в данном случае у этой истины нет никакой ценности. Это уже подобно многознанию, которое, по Гераклиту, "уму не научает"; излишнему мудрствованию, против которого был Лао-Цзы. Мир вырос на том представлении о мифе, которое царило тысячелетиями, и этим нововведением ничего больше не достичь, кроме научного утешения. Таковы, собственно, мои воззрения, и я не рекомендую забивать себе голову этим тяжелым пластом бессмыслицы. Могу лишь сказать книге спасибо за то, что дала мне подумать о феномене мифа и переформировать свой прежний взгляд, который я изложил в начале.