4

У нас в семье существовала легенда, что дядька мой сидел. Отголоски этой легенды долетели до меня в малолетстве, но поскольку от детей в моей семье, как и во многих других, скрывали самое интересное, узнать подробности никак не удавалось. Сам дядька на сидельца походил мало: весёлый, безалаберный, не дурак выпить, любитель всякой западной музыки, о которой мало кто тогда знал. Правда, у дядьки была татуировка, но на блатную она походила мало. Спросить человека в глаза, сидел ли он в тюрьме и по какому поводу, было всё же неловко. Теперь мучаюсь любопытством, а узнать больше не у кого.
Выросла я на московской окраине, так что с московской шпаной знакома не понаслышке. И с детства усвоила, что шпана эта не слишком отличается от прочих граждан, просто любит форсить и живёт по своим, особым, законам. Временами кого-нибудь из соседей забирала милиция – за мелкое хулиганство или тунеядство. Это активно обсуждалось всем двором. Весело, в общем, жили.
У Кочергина всё мрачнее, но тут и время посуровее, и блатные покруче. Читать больно и жутковато, хотя автор пишет без надрыва и даже временами с юмором. Но лично мне про учителей художественной школы было интереснее, чем про воровские законы. Тем более, военрук у нас был – один в один, только звали его не Пáнтели (от «понимаете ли»), а Искоштаиратак (от «я скажу так»).
Помимо барыг, щипачей и прошмандовок, а также колоритных «несоветских» советских педагогов героями Кочергина становятся бывшие герои войны. Кто сказал, что бывших героев не бывает? В нашей стране – запросто. Война окончена – забудьте. Это там, в окопах, вы что-то из себя представляли, там ваша жизнь была подвигом, а теперь вы просто инвалиды, бродяги, алкоголики, нарост на теле общества. Жёсткая книга. Жесткая, неудобная правда. Та, о которой стараются не вспоминать любители устроить маленькую победоносную войну. Народу у нас много и "мы за ценой не постоим".