4.5 Шаг девятнадцатый; земля под волной.

«Земля говорит с тобой. А ты говоришь с ней?».

Это был прекрасный день, тёплый и солнечный. Весело щебетали птицы, игриво шуршал листвой ветерок, деловито сновали по своим делам пчёлы... Много дел было и у Эсмеральды Ветровоск. Кто-то, хорошо знакомый с этой ведьмой, мог бы усмехнуться, мол, а когда это она – она! – сидела сложа руки, но... в этом “но” так много всего. Сначала матушка почистила свой и без того сияющий чистотой домик, доделала кое-какие дела (эта красная развевающаяся лента...), а после медленно обошла свои владения. Растения в садике кланялись своей хозяйке, пчёлы танцевали, и весь лес пел, пел для неё одной, для своей ведьмы. Да, это и правда был прекрасный день, тёплый и солнечный... это был последний день. Когда луна сменила солнце, пришёл Смерть, старый добрый знакомый, который отнёсся к уходу матушки со всем почтением, в котором угадывалась нотка печали (что, надо отметить, говорит о многом). «Я УВЕРЕН, НИКТО НЕ СМОГ БЫ СДЕЛАТЬ БОЛЬШЕ», – и кто бы смог с этим поспорить?.. О, эти гири на сердце. Где-то поблизости залаяла лиса, заухала сидящая на подоконнике открытого настежь окна сова, а белая кошечка, свернувшаяся в ногах любимой хозяйки и мурлыкающая ей последнюю песнь, осталась одна. В этот раз и правда одна... «не» на картонке было зачёркнуто раз и навсегда.

«Где сейчас матушка Ветровоск?», – раздумывала Тиффани, жизнь которой после столь значимой потери изменилась так сильно, что горевать ей было просто некогда, уж больно много забот на неё свалилось, ведь теперь под её началом были не только родные Меловые холмы, но и матушкин Ланкр, и как-то всё это надо было совмещать. Как и всегда, местные вечно были всем недовольны, а теперь, когда ведьма разрывалась меж двумя уделами, они и вовсе посмели упрекать её в том, что она не выполняет свой долг (про свой долг они, конечно же, ничего не говорили, как и про гонения, которые устраивали совсем недавно; люди...). Она старалась, правда, очень старалась, вот только ядовитая мысль, что она должна стать заменой легендарной Ветровоск, давила на неё столь сильно, что почти сломала её. Но «жаворонок среди воробьёв», как ласково называли деву её гордые родители, всё-таки смогла, несмотря на давление как внутреннее, так и внешнее, понять важное: она не должна становиться чьей-то заменой, она должна оставаться самой собой, Тир-вар-фойн, в чьём сердце – кремень. «Она Тиффани Болен. Не матушка Ветровоск, но ведьма сама по себе. Она знает, кто она такая и как она хочет жить. У неё свой путь». Этого ли ожидала от своей ученицы великая ведьма? Безусловно. И она бы гордилась этой девочкой, о, как бы она ею гордилась...

Ею гордилась и я. Несмотря на все трудности, эта девочка стала ведьмой, стала ею вопреки всему. «Йин, тон, тетра». С уходом матушки изменилось многое, если не всё, и поначалу это, как и всякая перемена, чертовски сильно пугало, но суть в том, что это нормально. Фигли взялись за букварь (мир содрогнулся...) и начали носить башмаки (что-о-о???), удел матушки отошёл первому мужчине-ведьме (а почему бы, собственно, и нет, коль он так хорош в этом деле?), Тиффани признала, что нет ничего зазорного в помощи извне (напротив, это правильно), – и что, разве это так страшно, разве мир был охвачен адским огнём, разве стало всем худо? Нет. Идёт новое время, мир меняется, люди становятся более свободными – и это, как бы ни вопили те же помешанные на себе и своих предпочтениях препротивные эльфы, прекрасно, это и есть жизнь с её течениями и изменениями, главное – оставаться при этом Человеком, а не хвататься за камни и огниво. «Жизнь была и есть одна сплошная борьба», – и это неизменно, потому мир и должен меняться, но становится куда легче, когда не жалуешься, а что-то делаешь, как это делала карга Меловых холмов. Под её ногами – застывший океан, в сердце – гром и молнии, и пусть в её руках теперь и нет сковородки, её голову венчает пастушья корона, ибо Тиффани Болен – всем пастухам пастух, и точка.

«Рядом, Гром!». И грохотал гром, и сверкала молния, и на сердце были гири... Это было очень, очень грустно. До сего момента я как-то умудрялась не думать о том, что мастера больше нет, но, читая эти строки, ясно понимаешь: он умер. Он знал, что час встречи со старым добрым Смертью близится, а потому и написал эту книгу-прощание, и в смерти матушки виделась в первую очередь его собственная смерть. «Я про мир мало что знаю, но в своём уголке этого мира я могла творить маленькие чудеса для обычных людей», – и он творил. Под конец уже не видишь упущений, не замечаешь недосказанности, не подмечаешь ошибок, всё, что видишь, это лазурь небес и зелень холмов, матушку Болен и матушку Ветровоск, рядом с которыми носятся две самые лучшие пастушьи собаки, и эти дамы улыбаются своей маленькой Тиффани, которая выросла таким замечательным человеком, улыбаются и кланяются ей, и в этом моменте – всё. Так где же те, кто покинул нас? Они в весёлой песне птиц, в изумрудной кроне деревьев, в тёплых воспоминаниях... они повсюду, нужно лишь вслушаться, вглядеться, вчувствоваться. Так что да, Терри Пратчетт умер, но он жив, жив в сердцах и мечтах тех, кто так любит этот удивительный и неповторимый Плоский мир, который никогда не исчезнет. Никогда. «Ко мне, Молния!».

— Где же она сейчас? — Повсюду.

Больше рецензий

4.5 Шаг девятнадцатый; земля под волной.

Комментарии