4 «Смотрите, какая фантастика: я за границей!"

"Париж до неправдоподобия равен самому себе. Более наглядного свидетельства бренности отдельного маленького человеческого существа не придумать. Я бы возил в Париж солипсистов, которых надо вылечить от идеи, что мир – это их представление и умрет вместе с ними. И мелкие нелепые парижские новизны, вроде гигантского колеса обозрения, высотой в три обелиска, не где-нибудь, а на place de la Concorde, или покрытия Эйфелевой башни сверкающей чешуей, не только не нарушают этого саморавенства, но даже как бы его подтверждают.
И, конечно, несравненное ощущение, будто в кино с отключенным звуком вдруг дали звук!"

Самые безопасные путешествия, разумеется, литературные. Здорово всегда отправляться вместе с героями навстречу приключениям, зная, что с тобой-то уж точно ничего не случится) И последний факт вовсе не отменяет увлекательности подобных передвижений по миру. В компании с интеллигентным и наблюдательным попутчиком, фиксирующим в памяти мельчайшую деталь - обстановки, менталитета, человеческого характера - и щедро делящимся ею с вами, путешествия эти еще и невероятно познавательны - абсолютно со всех точек зрения. Увидеть Европу незамыленным взглядом стороннего наблюдателя, посмотреть не на блестящие фасады, а на изнанку всего этого великолепия - дорогого стоит.

С профессором-филологом Андреем Анатольевичем Зализняком мы отправляемся - думаю, это понятно и так из заглавия данной книги - в университетскую, культурную, такую противоречивую, часто несуразную и вместе с тем манящую всеми красками Европу. Нас ждут многочисленные лекции, посещения выставок и кинематографа, размышления о разнице менталитетов, наблюдения за удивительными парадоксами жизни и людских характеров... С тонким юмором и живым интересом автор рассказывает нам о том, что когда-то до глубины души поразило его самого (причем в режиме реального времени, ведь настоящая книга выросла из его путевых заметок и писем) - всех странностях, нелепостях и непонятностях той, другой, заграничной жизни.

И на страницах книги сплавилось, кажется, все: безграничная энергия юности, контраст советских и зарубежных реалий жизни 50-х да и во многом и 80-х годов, неослабевающий на протяжении всей жизни уважительный интерес автора ко всему непохожему - чужой культуре, обычаям и традициям, языкам... И конечно же, все это постепенно увлекает и нас: как он готовится к лекциям (вначале - в качестве студента, затем - преподавателя), как он впитывает все это новое, как он встраивается в эту систему жизни, как он удивляется вначале всему инаковому, как он с улыбкой потом об этом рассказывает на склоне лет...

Описывая забавные случаи из жизни, он делает свидетелями и нас. Наблюдения за ритуалами инициации новеньких студентов, откровения о том, как решали, с кем его, коммуниста, поселить в комнате общежития, за 15 минут до начала лекции он узнает, что читать лекцию предстоит на другом языке и прочее, и прочее...

Все чтение удивлялась этой гибкости мышления, этой открытости миру, этому оптимизму и находчивости (запомнился провоз иностранных книг - "Конечно же, они советского издания!")

Более впечатлила именно первая часть книги, показавшаяся более яркой, - незабываемое студенчество. 50-е годы, первая поездка за рубеж - естественно, впечатления героя более захватывающие. вторая часть - 80-годы - нулевые - это, скорее, поствоспоминания, переплавка всего жизненного опыта. Это впечатления зрелого человека, много повидавшего, чуть усталого и разочарованного (по крайней мере, мне так показалось): "Мой туризм состоит теперь только в том, чтобы видеть виденное, а еще точнее то, что и так прочно нарисовано на оборотной стороне век. .."

За мельтешением стран, городов, культур, языков (изъездил Зализняк действительно чуть ли не всю Европу) видим человека, искренне влюбленного в жизнь - он умел замечать в ней прекрасное и необычное)

"Пригласил их посидеть на лекции. «Так я же не понимаю по-французски», – говорит Добрушин. – «Да разве это существенно?» – говорю. Согласился. После лекции сказал: «Да, это событие: присутствовал при том, как Зализняк читает лекцию пятерым девицам в занюханной аудитории с трещиной через всю стену, в здании с сортиром без мыла». Ах, какой же это был диссонанс с моим горделивым ощущением: «смотрите, какая фантастика: я за границей! я читаю лекцию в заграничном университете!». Добрушин это почувствовал, ласково сказал: «Что же делать, если у нас такая несчастная родина!»
Не раз потом вспоминал я этот разговор, не раз помогал он мне чувствовать себя свободнее с самодовольными западными хозяевами".