5 Японский сад на малазийской почве

Даже не ожидала, что так понравится. «Сад вечерних туманов» – это изящная китайская шкатулка. Открываешь ее, а там еще одна, а в ней – еще и еще, и где-то там, в глубине, сокровенное, которое так и остается до конца не выясненным.

Термин «китайская шкатулка» существует и в литературе, так принято называть многослойное произведение, в котором истории вкладываются одна в одну, открывая новые детали и грани. Именно так построен роман Тан Тван Энга, и я осознала это только сейчас, размышляя о том, как написать рецензию.

Слой верхний – стареющая судья в отставке приезжает в принадлежащий ей дом, унаследованный от некоего японца Аритомо. Забавно, что я не сразу поняла, что судья Тео – женщина. В английском языке нет различения глагольных форм мужского и женского рода, а личных местоимений автор до какого-то момента не употреблял. Намеренно? По всей вероятности, да. Тан Тван Энг умеет без суеты и лишнего драматизма поймать читателя на крючок: почему судья никогда не снимает перчаток; почему она уволилась за два года до пенсии; почему женщина, ненавидящая японцев и посвятившая часть своей жизни тому, чтобы не дать им уйти от наказания, получает в наследство дом и сад от японского мужчины?

Следующий слой – героиня начинает писать книгу воспоминаний, но почему-то не сразу про то, что она так и не смогла изжить за тридцать с лишним лет – война, японский концлагерь, боль, унижение, гибель сестры – а про послевоенный период, когда она приезжает на чайную плантацию друга на высокогорье Кaмерон. Приезжает она не просто погостить, у нее миссия – встретиться с живущим по соседству бывшим садовником японского императора Аритомо, по непонятному стечению обстоятельств поселившимся в Малайзии, и заказать у него сад в память погибшей сестры.

Женщина, ненавидящая японцев, хочет японский сад.

Разговор двух сестер в лагере:

“You still admire their gardens after all this?”
“Their gardens are beautiful,” she replied.
---
«После всего этого ты все еще восхищаешься их садами»?
«Их сады прекрасны»…

Чтобы выжить и не сойти с ума, сестры придумывали свой японский сад. Одна из них, Юн Линь – судья Тео, выжила. Семья так и не простила ей, что она жива, а Юн Хонг, более красивая и талантливая сестра, умерла. Они не хотели слушать про лагерь, им было неудобно с Юн Линь. Все, что случилось в лагере, было похоронено внутри. И раскопки этого – еще один слой воспоминаний.

Кроме истории главной героини и ее сестры, в повествование вплетаются истории и судьбы других людей: чайного плантатора Магнуса, переселенца из Южной Африки, который после поражения буров в англо-бурской войне, находит себе новую родину в Малайзии; японского историка Тацуджи, приехавшего к героине просителем – он желает изучить наследие Аритомо; некоего Томинага Нобуро – с ним Юн Линь вела разговоры о японских садах в лагере; беглого садовника Аритомо – эта история наиболее загадочная и неясная.

Открывая одну шкатулку за другой, в конце мы остаемся ни с чем. Одна из западных монахинь тибетского буддизма, Тензин Палмо, однажды сказала, что медитировать – это все равно, что чистить слой за слоем луковицу. Снимаешь последний слой – и все, больше ничего нет. То, что мы искали, не существует. «Сад вечерних туманов» –это такая медитация, завершающаяся звенящей пустотой.

Я начала со сравнения этого произведения с китайской шкатулкой, но его можно также назвать японским садом, как Югири, созданный Аритомо, где один за другим открываются виды, и каждый уникален, но добавляет что-то к предыдущему, или японской татуировкой хоримоно, в которой настоящий мастер оставляет незаконченный фрагмент, как знак несовершенства и незаконченности всего в этом мире. Искусство укиё-э, символ юдоли скорби. Такой незаконченный фрагмент – конец романа, который не дает разгадок и оставляет читателя со знаком вопроса.

«Сад вечерних туманов» был моим первым знакомством с малазийской литературой, и оно оказалось удачным. Японский сад привит на малайзийскую почву и пронизан дзенским духом. Рекомендую: интересный культурный экскурс и красивая грустная история.