5 поразительно, родившись, войти в их мир, проскользнуть живым через родительный канал и креститься хлопком по голове, точно тебя прибило пробкой из бутылки шампанского, так что жизнь после этого навеки удивительна и непонятна. Что мне теперь делать со всеми с ними и их тайными делами, что мне делать?

Я, наверное, ужасный консерватор, но если в истории нет героя, за которым я хочу идти денно и нощно по каждой странице или кадру, вам меня не поймать, сколь прекрасно бы не была её структура, диалоги, юмор, атмосфера и что там только может быть ещё. Мне нужен человек.

Билли Батгейт мог бы быть тем самым колдуном Хоулом, про которого говорят шёпотом девушки друг другу на ушко "Не ходи в пустоши, не говори с незнакомцем — говорят, он крадёт чужие сердца". Потому что вот у тебя типичная грязная гангстерская история про страшное время, что уходит в прошлое, прихватив с собой как можно больше жертв. А вот её рассказчик, смышлёный малец на подхвате у полного тяжёлой мрачной ярости вожака банды. Коготок увяз, всей птичке пропасть. Но нет.

Билли умеет смотреть так, как никто другой, Билли рассказывает и между тобой и любой грязью стена чистой прохладной воды его разума. Он делает вид, что отдал себя с потрохами, но это тот самый мальчишка, что умеет жонглировать одновременно двумя мячами, апельсином, яйцом и камнем, да чем угодно, понимаешь ли, включая доверие самых опасных людей.

И знаешь почему он это может? У Билли особая сила, он не лжёт, он разве что немного меняет факты. И видит в них, этих страшных мужчинах, некую фигуру отца. Они чувствуют это, им льстит, они забывают, что даже очень преданные, любящие дети идут против родителей, когда это действительно важно. Для того чтобы исподволь спасти чужую жизнь, например. Или не совершить убийство.

При этом Билли не предаёт. Он просто немного меняет мелодию. Ведь Билли смышлёный малец, мы помним. И он благороден. Ему подвластны иные оттенки, он чувствует бытие инстинктивно.

В "Заводном Апельсине" Берджесса мы краем можем встретить эту поэзию ремарки, в отдельных абзацах, когда насилие вдруг отступает на пронзительную щемящую секунду и герой вбирает это огромное бытие, застывает, чтобы увидеть по-настоящему, что вокруг. И снова ныряет в слепоту.

Сигарев во всех своих пьесах, пожалуй, использует этот приём, разницу между чернушным совершенно бытом и вот этими секундами чистоты.

У Доктороу это красная нить всей истории. Его герой всегда, как канатоходец, держится между, совершенно без страховки, и хочется аплодировать стоя, да только боишься издать хоть звук - вдруг он потеряет баланс.

И некая неправдоподобность концовки после совершенно сбивающей с ног кульминации сперва кажется обманом. Кажется, что он на самом деле упал, что это видение агонии. Потому что столь резкая смена жанра практически на сказку никак не укладывается в голове.

Даже композиция развязки, сначала застывающая в одной долгой сцене чужого предсмертного бреда, потом летящая годами вперёд, в потом вдруг возвращающаяся странным вроде бы уже флешбеком, но всё равно будто флешфорвардом, с – абсолютно не принадлежащим гангстерской истории, но безусловно сказочным элементом! – младенцем в корзине.

Что это было? Можем ли мы верить рассказчику или он ненадёжен? Можем ли мы считать это победой персонажа над автором, который просто не может, чёрт возьми, позволить этому блестящему уму погибнуть в грязной барной комнатке?

"Я был гибкий, бегал, как ветер, видел, как орел, полицейского, который занимался нами, несовершеннолетними, чуял еще до того, как он показывался из-за угла, так что они могли бы дать мне прозвище Фантом, как звали героя другого комикса из «Нью-Йорк америкэн»; этот носил шлем с маской, розовый прорезиненный облегающий тело комбинезон и знался только с волком, но они же почти все были тупицы и не додумались дать мне прозвище Фантом даже после того, как я, единственный из всех, кто мечтал об этом, исчез в его Империи" .

А им ещё как следовало. Ведь он сумел не только исчезнуть, но и вернуться, став свидетелем заката старого времени, став кем-то совсем иным.