4 Ремейк махровой классики

Когда начала искать в интернете эту книгу, то наткнулась на одну фразу: "а еще можете почитать веру чайковскую "новые под солнцем" ремейк к отцам и детям" (авторское написание сохранила). Несмотря на "грамотность" текста данной фразочки, так и есть. Это новое прочтение произведения Тургенева, где происходит столкновение отцов и детей, старшего поколения и младшего. Есть у Чайковской и свой Базаров - в его роли выступает Максимилиан Кунцевич, приехавший в "усадьбу", как называл семейную дачу его друг Андрей Косицкий, погостить к знакомым. Кунцевич - молодой человек прогрессивных взглядов, ориентированный на западную культуру, на движение вперёд. У него уже есть определенный вес в обществе искусства, он читает лекции по искусствоведению, его приглашают на конференции в крупные города Европы и в Штаты. Кунцевич не признаёт авторитеты и весьма нелестного мнения о русском искусстве, заявляя, что оно никому не нужно, что пресловутая "русская душа", что якобы вкладывается в давно устаревшие по манере написания и "языку" произведения, нечто несуществующее, эфемерное, выдуманное.

— Да нет у нас никакого искусства, пойми, не было и нет. Пойми, и не было. Когда Левитан с Серовым писали свои картинки, в Европе уже возник совершенно другой язык. Они сразу были архаичны. И то же самое у современных мазил. Задворки мира. Здесь вообще ничего нет. Остров погибших кораблей.

Знакомо? Такие слова звучат из поколения в поколение. Восхищаясь прогрессом западных художников, новыми направлениями в живописи и искусстве вообще, "Кунцевичи" упускают суть иного - глубины и, да, архаичности. Они слишком категоричны в своей позиции и сами загоняют себя в рамки.

Однако, и их оппоненты не слишком далеко в этом ушли, не особо-то и отличаются, столь же яростно отстаивая свои позиции традиционного, родного, "с душой". Вот и здесь происходит столкновение не только поколений, но подхода к жизни. Как противопоставление: устоявшееся и несущее перемены, классика и авангардизм, прошлое и будущее. И никто не видит, что настоящее складывается из составляющих и того, и другого.

Чайковская - классик, но современный. Поэтому и подход к тексту произведения, к его составным частям, так сказать, основан на современных тенденциях в литературе:

Старинный автор стал бы, очевидно, подробно описывать знакомство Максимилиана Кунцевича с семейством Косицких, описал бы обед, обеденные привычки каждого из сидящих за столом, его манеру держаться и говорить, прошлое и настоящее. Но нам, признаться, недосуг, да и скучновато все это описывать.
Да и нынешний читатель длиннот абсолютно не выдерживает — ему бы поскорее к “горячему”. К тому же теперешняя подмосковная трапеза столь скудна и далека от истинных вкусовых пристрастий едоков, на этот раз вынужденных довольствоваться молочной лапшой и тепловатым лимонадом, закупленным Арсением Арсеньевичем в местном магазинчике, что описывать ее — дело неблагодарное.

Есть в этом и грустная ирония, как мне кажется. Но увы и ах, подобные дотошные описания, как деталей обстановки, так и происходящего действия, нынче встречаются редко. А если и встречаются, то читатель сразу на них ворчит, так как и действие замедляет и отдаляет от того самого "горячего". Так же и с концовкой, где писательница предлагает читателю "Преждевременный эпилог".

Эпилог получается преждевременный. Но что делать? Автору наскучило последовательно и дотошно описывать мелкие события, потрясшие в то лето «усадьбу» Косицких. А автор намекнул, что пишет только из удовольствия. Итак, завершим повествование несколькими штрихами из вскоре последовавшего.

И здесь мы уже видим авторский подход. Да, современные авторы могут себе позволить обойтись без тщательных подводок к развязке. Совсем необязательно вырисовывать каждый шаг, чтобы навести читателя на ответ на вопрос "Почему же в итоге всё случилось именно так?".

Идейный конфликт поколений у Веры Чайковской показан через дискуссии об искусстве. И конец тут схожий, нигилист пусть и не погибает физически, но пропадает морально. Что конкретно повлияло? Всё. Это же не точечный удар. Здесь и самореализация, и успех Пьерова, а значит собственный проигрыш и место для сомнений в своей такой, казалось бы, непоколебимой позиции, и неразделенное чувство к Людмиле, и...

— Ищу, — буркнул Кунцевич с улыбкой. И улыбка была другая, мрачно-усталая.
— Чего ищешь, Макс?
— Душу, чего же еще.