4 «— Здесь нечего голову ломать и мудрствовать. Приказ есть приказ!»

«— Смотрите, не прозевайте... — и после небольшой паузы, то ли шутя, то ли просто подчеркивая важность задачи, добавил: — Если, не дай бог, немцы разбомбят мост — можете делать переворот у самой земли.»

Вид с воздуха на Бранденбургские ворота во взятом Берлине

Очередная книга Арсения Васильевича Ворожейкина, летчика-истребителя и одновременно летающего комиссара. И снова, при чтении его мемуаров, никуда не деться от навязчивой мысли о том, что война есть продукт согласия двух противоборствующих сторон. Просто в авиации, при желании, договориться гораздо проще и не нужно даже быть вхожим в высшие кабинеты. Просто берешь и даешь приказ истребителям следовать на высоте не больше 3000 метров. А сверху, якобы, будет патрулировать группа «лавочкиных». Но «лавочкиных» нет, а это означает, что немцы спокойно смогут отбомбиться и по переправе, и по нашим войскам. Или намеренно можно послать против превосходящих сил противника всего лишь пару-тройку звеньев истребителей. И вот уже новые героические потери, бессмысленные смерти. Из 17 истребителей уцелело лишь три. А на обратном пути «я встретил группу «лавочкиных». Она на большой высоте летела в наш район прикрытия. Эх, если бы пораньше!» И начинаешь понимать, когда читаешь подобные откровения, что именно бесит в «летающем комиссаре». Он словно библейский змей, все понимая и осознавая, всякий раз увещевает летчиков в том, что смысл священной войны именно в смерти ради своей родины, партии и народа. И партии там наверху виднее, что и как делать...

«— В справедливой войне не бывает глупых жертв и не может быть напрасно пролитой крови.»

А если сбитый над линией фронта летчик авиаполка вернется спустя какое-то время, то слово его будет стоить ровным счетом ничего. Его товарищ комиссар по умолчанию запишет в предатели.

«— Что поделаешь, Тимонов ведь никакой бумажки не привез, что находился у танкистов.»

Да и вообще, хороший летчик это тот, который не рассуждает и не задает вопросов. Особенно лишних, или подвергающих критике советскую технику.

«— Хочу посоветовать тебе, — вкрадчиво и тихо начал он, — поосторожней говори, что «як» на больших высотах уступает фашистским истребителям, а то могут обвинить в восхвалении техники врага.»

И нельзя было даже заикаться о том, что наш ЯК-7Б на больших высотах уступает в скорости «фоккеру» и «мессершмитту» Ге-2. А как же строить тактику воздушного боя, не обсуждая технические характеристики самолетов? Да никак! Снова только тупо подвергая себя смертельной опасности и подыгрывая противнику... И снова именно, комиссар должен искусить своих товарищей этой сомнительной тактикой!

«Теперь я понял, что хитрых и хладнокровных врагов можно обмануть, только рискуя собой. Надо троим подставить себя под огонь противника, а одному попытаться прорваться к бомбардировщикам.»

При этом мемуары Арсения Васильевича буквально напичканы его красивыми и правильными высказываниями. Но только они как-то не коррелируют с поступками т отношением командования к своим истребителям. Например, даже не хотят давать самолет У-2 для того, чтобы забрать сбитого, раненого товарища. Типа: «— В наземных частях есть своя медицинская служба. Она обязана оказать сбитому пилоту всю необходимую помощь. Если потребуется самолет, врачи по заявке его получат. Для этой цели имеются специальные санитарные самолеты...»

И вот интересно: если, читая комиссара Ворожейкина ловишь себя на мысли, что ему не веришь, то верили ли ему летчики. Верили ли они ему, когда он утверждал, что если первые снаряды вражеских зениток не попадут в них, то последующие также пролетят мимо. «Чем больше и дружнее будут стрелять фашисты, тем безопаснее будет наш полет.» Ну и святое святых: приказ есть приказ. Сказали вылетать в плохую погоду – значит надо лететь. А если погибнет экипаж, то комиссар будет судить провинившихся (тех, кто отдал приказ) со всей строгостью. И снова будет прикрываться за красивую фразу...

«Чтобы на земле торжествовала справедливость, живые должны бороться за живых и не перекладывать свою вину на мертвых. Иначе и мертвые будут плодить зло.»

Вот только это все слова. А на деле «в боевой полк присылают на самую боевую должность командира без боевого опыта. Лазарева фактически снимают и назначают с понижением. Это не только обижало боевых, заслуженных летчиков, вызывая недовольство, но уже потенциально несло неоправданные потери.» И снова приходиться прятать совесть за избитой фразой: «приказ – есть приказ!».

И остальные эпизоды войны такие же: сильно пахнущие договорняком. По какому-то «хитрому» плану в течение всей войны немцы оборонялись зимой и осенью, а наступали летом. А вот наши войска заставляли наступать исключительно зимой и в ужасных условиях. И получалось так, что даже имея преимущество перед немцами по численности в 1, 3 раза, а по самолетам и артиллерии в 1,7 раз, из-за погоды и бездорожья фронты в середине января вынуждены были приостанавливать наступление и производить новую перегруппировку сил и средств. А ведь и приказы от сволочей типа Жукова и Тимошенко были один преступнее другого. Но комиссары об этом не говорят. Ибо, в который раз, «Указания свыше даются не для обсуждения, а для исполнения!» Правда, в отдельных случаях летчикам удавалось настоять на своем. На своей тактике и своем видении построения боя, или операции. Но разве могло это победить гнилую систему управления и отменить гнилые и непродуманные приказы? Например, нужно было сопроводить штурмовики на бомбардировку одного дальнего немецкого аэродрома. Вот только на пути следования к нему находилось еще несколько аэродромов противника и немцы легко могли поднять в воздух свои самолеты и разбить наших...

В то же время, когда Ватутина ранили бандеровцы, то его не отправили самолетом с сопровождением истребителей в госпиталь, а отправили санитарным поездом сперва в Ровно, а потом в Киев. Где Николай Федорович и умер, освободив место для подлеца Жукова. Кстати говоря, тот почти без изменений оставил план операций, разработанный под руководством Ватутина! Уже заканчивается 1943 год, а у летчиков все еще нет радиосвязи с полем боя. Никто не может сообщить воздушную обстановку и навести на противника. Или это делалось специально для того, чтобы не препятствовать транспортным самолетам противника доставлять грузы своей окруженной группировке? Снова «партии виднее» и приказ не обсуждать!

«Однако нам и на сегодня не поставлена задача вести борьбу с транспортными самолетами противника. Казалось бы, полк, единственный полк истребителей на пути полетов «юнкерсов», никак не мог быть в стороне от этой задачи. Но мы по-прежнему должны были летать только на прикрытие наземных войск в район Тарнополя и Карпат. — Сверху видней, — как бы запрещая все недоуменные разговоры о боевой задаче полка, сказал Василяка.»

А ведь по численности окруженная группировка немцев почти равнялась окруженной армии Паулюса под Сталинградом! Двадцать одна дивизия!

В общем, так и метался Арсений Васильевич: пытался по-комиссарски между струек дождя бежать. И добежал таки до Берлина. А мемуары его – данную книгу- почему-то в серию «ВМ» не включили. Но правду ведь не скроешь. Аминь!