2 Гордая не преклонившаяся Гиппиус рассказывает, как всё было на самом деле

Иногда у меня есть желание прочесть заведомо плохую книгу. Воспоминания и дневники Гиппиус я априори отношу к таковым, так как рассказчица у меня не вызывает ни доверия, ни уважения. Не совсем понимаю, каким образом, голос женщины, открыто поддерживающей политику Гитлера, до сих пор слышен спустя столько десятилетий. Я не нашла более-менее вменяемый документальный фильм о ней (все они однобокие и приторно-хвалебные) ни добротной книги с биографией, поэтому мне вдвойне не понятно, какой вклад сделала Гиппиус в культуру нашей страны, что её личность до сих пор не канула в небытие. Остаются только слухи о её ménage à trois с Мережковским и Философовым, воспоминания из эмигрантских кругов, где она предстаёт высокомерной и мерзкой, а также собственные мемуары и дневники Гиппиус.

Гиппиус писала свои дневники с 1914 по 1920 годы, здесь и царь, и Временное правительство, и Думы и революция и большевики, и Первая мировая. Стиль рассказа Гиппиус мне совершенно не близок – сплошной сумбур, странный порядок слов в предложении (мастер Йода, ей Богу), а метафоры мне показались искусственными. Но оставим стиль, с ним можно мириться, если бы не всё остальное. Не может не броситься в глаза всё то презрение к России, которое сквозит в рассказе Гиппиус. Она занимается перечислением каких-то событий: кого-то расстреляли, какие-то заводы закрываются – но она никогда не скажет, какие именно (а очень хотелось бы конкретики). Из себя же Зинаида Николаевна строит жертву – ей не дают писать свои дневники свободно, «кто-то постоянно смотрит через плечо».

В «воспоминаниях» я ни разу не заметила, чтобы Авторша хоть о ком-то отозвалась положительно - даже об Анатолии Фёдоровиче Кони (более достойного и со всех сторон замечательного человека я вообще не могу припомнить, по крайней мере на тот промежуток времени) она отозвалась гадливо: «хромой старец, за пролётку и крупу решивший служить большевикам». Интеллигенцию же она винит в том, что та «склонилась» - с таким презрением, она, гордая Гиппиус говорит о них. Но где она сама? Пишет свои тетради и боится, что их кто-нибудь прочтёт. Гиппиус продолжает, глядя из окна своего дома:

Я почти не выхожу на улицу, мне жалки эти, уже подстроенные, «патриотические» демонстрации.

Она как бы возвышается над всем этим. Гордая и великая Гиппиус и её строки.

Заметен и антисемитизм мемуаристки, то и дело проскакивают какие-нибудь фразочки про евреев. К другим национальностям она тоже относится с брезгливостью.

Из латышей и монголов составлена личная охрана большевиков. Китайцы расстреливают арестованных. Чем не монгольское иго?

Чем-то геббельсовским прям так и повеяло!

Ещё очень понравилась фраза, которая записана где-то в конце дневников:

Очень всё неинтересно. Ни страха, ни надежды. Одна тяжёлая свинцовая скука.

Повеселите даму! Раньше у неё был салон для сплетен, два мужа, а теперь ей скучно….

Большевиков она поделила на три группы – ни одна из которых не обозначена нормальными словами, всё ругательства и желчь. А школы, созданные ими – это сплошной разврат! Девочки и мальчики учатся вместе – восклицает возмущённая Гиппиус. «Американцев бы сюда…» - вздыхает она.

Заканчивает мемуаристка, прощаясь с Россией, завтра она укатит в прекрасное далёко, подальше от этого всего.

Но мне бы хотелось завершить эту рецензию цитатой из воспоминаний Чуковского. Гиппиус забыла поделиться с читателями своих мемуаров, как долго строила она планы, чтобы убежать из России, как клянчила деньги у коллег по перу, подталкивая мужа жаловаться на болячки то тут, то там.

«Не прошло двух недель, как я дал Мережковскому 56 тыс, полученных от большевиков за «Александра», да 20 тыс. полученных Зинаидой Гиппиус. Итого 76 тыс. эти люди получили две недели назад. И теперь он /Мережковский/готов унижаться и симулировать бедность, чтобы выцарапать ещё тысяч сто.»

Вот так чета Мережковских, взяв свои тетрадки и блокноты, которые позже станут источником баек и антисоветской пропаганды вплоть до наших дней, укатили за границу. Там они также будут заниматься литературными делами /не камушки же таким интеллигентам ворочать/, тосковать по былым временам, когда у них была свобода, надеяться на падение треклятой диктатуры пролетариата, а потом и на победу Гитлера… К счастью, события повернулись не так, как того ожидала гордая мемуаристка.