4 Куда идешь... Симон?

О, это редкое и удивительное чувство, когда прочитал книгу, что прочитал — толком не понял, и все равно остался вполне довольным.

Главные герои, взрослый мужчина и маленький мальчик, прибывают в другую страну, чтобы начать новую жизнь. Они не отец и сын и даже не родственники. Им дают новые говорящие имена — Симон и Давид, потому что так начинается другая жизнь — без прошлого, с новым именем. У Симона высокая цель — найти мальчику мать. Поначалу кажется, что речь о родной матери, но потом оказывается, что Симон просто уверен, что родная мать это так, есть куда более важные материи. Как ни странно, «истинная» мать, опознанная Симоном, действительно находится (сперва слегка ошарашенная тем, что ей сунули ребенка), но непонятно, к добру это или к худу. Сам Симон остается в качестве «дяди» и «заступника», что, по его убеждению, даже гораздо лучше, чем «отец». Так и живут, решают бытовые проблемы, философствуют от случая к случаю.

В этой истории непонятно немногим меньше чем ничего. На первых порах кажется, что Симон и Давид беженцы, но для человека из бедной страны у Симона впечатляющие представления об удобствах, создается впечатление, что он приехал из среды более комфортной и удобной. Зачем? Почему? Непонятно. С мальчиком его свел случай. Давид сначала предстает обычным ребенком, потом слегка странным, удаляющимся от реальности; путаницы и сомнений добавляет название книги. Симон и Инес, как зачарованные, потакают ему, по разным причинам, но по одному убеждению — оба свято верят, что Давид — исключительный ребенок. Мне было сложно определиться с отношением к нему — иногда проглядывало в нем нечто необычное, чуть потусторонее, а иногда казалось, что малыш просто мается дурью. Местами он казался призраком из новозаветных апокрифов в бескрайнем метафорическом пространстве, местами — самым обыкновенным мальчишкой в небольшом испанском городке.

Если целью автора было озадачить читателей и критиков, то задача выполнена блестяще. Провести определенные параллели можно, но в повествовании угадываются очертания собственного мира автора, поэтому если кто и может разобраться в происходящем, то только он — да и то неточно.

Что особенно удивительно, пребывание в этих малопонятных метафорических буднях было довольно приятным, и, думаю, мы с Кутзее еще увидимся.