4 Возрастное ограничение 75+

Не читайте Державина, если вам двадцать или тридцать. Эту книгу лучше открыть, когда вам исполнится сорок, а еще лучше - семьдесят, и вы стареющий мужчина, который с насмешливой и грустной иронией заметил, что время благосклонности к нему девушек вообще и императриц в частности прошло, зато появилась возможность махнуть на честолюбивые чаяния рукой и вспомнить, что есть занятия куда интереснее - "порезвиться с Музой" или семейные радости вроде "пойду в постелю и с женой обоймусь".

Мой Державин не "мощный старик", каким он громыхал в знаменитой оде "Властителям и судиям", призывая кары на голову нечестивых властителей. И не эсхатологический философ, трепещущий в формуле: "Я царь, я раб, я червь, я бог".

Его заслугу я вижу в том, что он "одомашнил" оду: недостаток образования не позволял ему писать стилистически пышные, наполненные аллегориями и метафорами творения по образцу Ломоносова. Он наполнил тогдашний поэтический язык "низкими" и прозаическими предметами: Муза у него сидит, "склоча волосы", а сам поэт признается, что "зевает над Библией", играет в свайку с женой, а в перерывах "ищет" у нее в голове (да-да, вшей). Его оды полны лукавого обаяния и милой старческой неуклюжести, например, когда он мечтает стать "сучочком", на котором будут сидеть, вить гнезда и щебетать тысячи "девочек".

За всеми этими "шуточными желаниями" скрывается мудрость self-made человека, выбившегося из низов на самый верх (Державин занимал высокие государственные должности вплоть до министерской). Он умел - и не боялся быть собой, наслаждаться моментом, даже если этот момент заключается в аппетитном ужине, и видеть в малом - великое, а потом говорить об этом с современниками, причем самыми простыми, но от этого глубокими словами.

В простоте и даже намеренной "сниженности" державинского слога скрывается его многозначность, ведь чем проще афоризм, тем больше смыслов в нем можно найти, а за витиеватыми конструкциями как раз часто скрывается пустота или - что особенно характерно для придворных поэтов - неискренность. Стихотворения Державина ценили не за художественные достоинства, а за мудрое простодушие - способность "истину царям с улыбкой говорить", причем ему нашлось что сказать и последующим поколениям.

В эпитафии, которую Державин написал себе, он перечислил все свои чины и должности, но не упомянул, что он поэт. Он и не считал себя государственным мужем, балующимся стишками. Он был философом на службе России - и в последнем своем произведении, написанном на грифельной доске незадолго до смерти, его поэтическая мысль приобретает торжественную плавность, свойственную той самой "реке времен", которой они и посвящены: "Река времен в своем стремленьи/Уносит все дела людей..." И Державин - один из немногих, кому удалось не только подвести читателей к последней точке, но и поставить ее.