5 Нет, я не погрязну в суете каждого дня!

Мы уже видели ясно, что наше дело в народе проиграно. В нашем лице революционная партия терпела второе поражение, но уже не в силу неопытности своих членов, не в силу теоретичности своей программы, желания навязать народу чуждые ему цели и недоступные идеалы, не в силу преувеличенных надежд на силы и подготовку массы — нет и нет; мы должны были сойти со сцены с сознанием, что наша программа жизненна, что ее требования имеют реальную почву в народной жизни и все дело в отсутствии политической свободы.

Как же много отсылок я встречала на эти воспоминания. Наконец, удалось «поговорить» и с самой Верой Николаевной! Напишу сразу о всех томах «Запечатлённого труда», без разделения на несколько рецензий.
В своих воспоминаниях Вера Фигнер рассказывает о детстве, родителях, дальних родственниках, няньках, сложном учебном пути и как его пришлось продолжать за границей, а потом бросить всё ради революции. Здесь очень много про партию «Земля и воля» и отколовшуюся от неё «Народную волю». Для меня больше нового было во втором томе (про Шлиссельбург), так как о предыдущих событиях были прочитаны другие книги, где авторы ссылались на воспоминания Фигнер. Но и в первой части было много информации, которая была новой, а местами неожиданной.

Удивило то, что студенческие годы в Швейцарии не только не отдалили Веру от революционных идей, но и наоборот приблизили к ним. Уже там у неё были единомышленницы, в кругу которых обсуждались самые животрепещущие темы. У русских барышень был не самый лучший имидж за рубежом, их считали гулящими и легкодоступными, а также не способными рационально размышлять. Вот и решили девушки сами организовать кружок, чтобы преодолеть этот катастрофический барьер и учиться рассуждать, не заботясь о чужом мнении. В том числе речь шла и о революции на родине. Здесь хочется процитировать саму Фигнер:

Смутная идея о том, что я принадлежу к культурному меньшинству, возбуждала во мне мысль об обязанностях, которые налагает на меня мое положение по отношению к остальной, некультурной массе, которая живет изо дня в день, погруженная в физический труд и лишенная того, что обыкновенно называется благами цивилизации. В силу этого представления о контрасте между моим положением и положением окружающих у меня явилась первая мысль о необходимости создать себе цель в жизни, которая клонилась бы ко благу этих окружающих.

Вот так было принято решение вернуться в Россию и побороться за общую справедливость. Думаю, всем известна дата 1 марта 1881 года и какую роль сыграла в этом событии наша героиня. Фигнер довольно подробно излагает как о состоявшемся теракте, так и о предыдущих подготовках и мероприятиях.

Волнительно звучит рассказ Веры Николаевны после того, когда казнь первомартовцев уже состоялась. Взяв в кулак всё своё мужество, Фигнер собрала оставшиеся вещи (имущество партии) из конспиративной квартиры и покинула её, очистив от улик. Как она пишет, жандармы опоздали всего на час, когда самовар, из которого беглянка пила чай, был ещё тёплым. Партию решено было переместить в Москву, но ощущение того, что «быть беде» не покидало уцелевших народовольцев. Эта часть рассказа (конец главы) выворачивает душу, волнение, безысходность и ожидание чего-то жуткого, испытанное Верой, буквально передаётся читателю. Жандармы были повсюду - кого-то поймали, кому-то удалось бежать.

Поскольку Фигнер – одна из самых известных шлиссельбуржцев, ни для кого не секрет, в числе кого оказалась она оказалась. Если честно, я готовилась к ещё более суровым описаниям заключения в крепости, но это не значит, что там был курорт. Многие сходили с ума, умирали от чахотки. Медицинская помощь, которую им оказывали, зачастую была скудна, если вообще лекарь удосуживался заботиться о пациенте. Самым ужасным показалось то, что если кто-то в муках умирал, то сокамерники никуда не могли деться от душераздирающих криков и стонов своего товарища. Как пишет сама Фигнер, самой мучительной была гробовая тишина. Тишина, прерываемая воплями боли.

Вера Фигнер также вспоминает о своих рассуждениях насчёт тактики поведения с жандармами – быть послушной или бунтовать? Здесь она приводит печальный опыт своего товарища Грачевского, чей неугомонный нрав загнал его в такое безысходное положение, что ему не оставалось ничего другого как покончить с жизнью.

Ещё удивило то, как заключённые поступали с письмами. Мне казалось, что любая полученная весточка извне, тут же жадно читалась. Но нет, Вера Николаевна пишет с точностью об обратном: письма скорее нарушали покой, к любому посланию (что бы там ни было) нужно было быть морально готовым. Нераскрытое письмо обычно лежало двое-трое суток, прежде чем его читали.

Очень интересно и то, чем занимались шлиссельбуржцы в заключении – именно возможность трудиться и видеть результат труда и спасли некоторых из заключённых. Кому огород, кому – книги. Право на чтение нужно было заработать, одному из товарищей Веры оно стоило жизни. Часто в литературе или художественных фильмах можно встретить, как заключённый ухаживает за какой-нибудь животинкой, попавшей случайно в его камеру и ставшей ручной. Так вот, у Веры была птичка, которую она кормила, а та садилась к ней на плечи, задорно купалась в посудине и спала на торчавшем гвозде.

Матери Веры сказали, что о своей дочери она узнает только тогда, когда та окажется в гробу. Мне сразу подумалось, а что это за государство такое, где человек может совершенно законно вот так вот сгинуть? Быть погребённым заживо и даже его родственники не будут иметь право заботиться о нём? Знать, что с ним? От одной мысли об этом берёт оторопь.

Чувство щемящей тоски вызвала эта книга. Я очень долго ждала знакомства с рассказом от лица самой Веры Николаевны. Всё-таки, события, связанные с партией «Народная воля» кажутся мне одним из самых ярких эпизодов истории России вообще. Автору удалось запечатлеть образ каждого из своих однопартийцев и товарищей, в её сердце все они ещё живы. В.Н. Фигнер – просто удивительная и необыкновенная личность. Я всем советую прочитать эти воспоминания, вы точно найдёте в них повод для размышления, а может и силу противостоять Вашим собственным жизненным невзгодам.

Как я поняла, именно эти перила и коридоры Фигнер назвала "Дворец Дожей"

Карцер, куда сажали провинившихся