5

Знаете, какой из жанров практически никогда не бывает скучным? Автобиографии. Автобиографии вообще клёвые, как жанр, потому что дают в полной мере ощутить мир через призму авторского взгляда, почувствовать себя им. Потом, конечно, с ним можно согласиться, не согласиться, ужаснуться в чем-то, или, наоборот, восхититься - но когда ты знаешь его происхождение, знаешь его жизнь, тебе проще знать его самого. А когда автобиографию пишет умный образованный человек, знающий жизнь... это вдвойне прекрасно.
Когда я читала Конецкого, я невольно вспоминала "Планету людей" Сент-Экзюпери - общий род деятельности, военное прошлое, литературно-поэтический взгляд на жизнь, образованность... Только Сент-Экзюпери позанудней будет, пожалуй, но тут, вероятно, сказывается особенность французской ментальности. Что же касается Конецкого... он тоже не избавлен от редких скучных моментов, но то не его вина - скучными кажутся мне те вещи, в которых я ничего не понимаю - например, военное дело. Вот читать про корабли было невероятно интересно - я не вспомню другого мариниста, который бы ТАК писал о кораблях. Наверное, тут дело в том, что Конецкий не маринист, просто человек, принадлежащий морю...
А истории. А философия. А диалоги!...
Нет, ну вы только оцените!

Но самые ужасные вопросы – это когда ты уже пальто надел, а тебя в дверях хлоп – с боков под локотки – и в теорию киноискусства. Это зрители-киноведы, серьезные знатоки, им на личную жизнь Клаудии Кардинале и на твою наплевать.
Среди туристов оказалось двое таких. Фамилия одного была Лисица, другого – Щегл.
Они поймали меня в баре и сели по бокам, представились, потом Лисица сказал:
– Любая фантастика, уважаемый автор, научная или там ненаучная, абстрагируясь в ирреальное, иносказательное, полезна, очевидно, тем, что позволяет четче прояснить суть процессов реальной действительности. Вы согласны?
– Это вы о «Тридцати трех» или о «Полосатом рейсе»? – спросил я и вспотел.
– Да, – сказал Щегл многозначительно. – О «Тридцати трех».
Тогда я объяснил, что не являюсь профессиональным физиком-теоретиком и прошу перевести вопрос на русский, обыкновенный язык.
– Мы хотим спросить о положительном нравственном кредо, – перевел Лисица. – Должно быть в художественном произведении положительное нравственное кредо?
Я сказал, что если они признают произведение художественным, то в нем, следовательно, уже есть положительное кредо. И вспотел еще сильнее, потому что не люблю таких слов, как «кредо».
– Вам не кажется, что разрушительный пафос сатирического осмеяния потенциально должен быть наполнен пафосом утверждения? – спросил Щегл, холодно и пронзительно глядя мне в лоб. Он не мог перейти от физических понятий – «потенциал» например – к русскому языку.
Я смутился и пробормотал что-то о необходимости Щедриных.
– Они необходимы, – согласился Лисица. – Но не кажется ли вам, что, занося гневный бич сатиры, нужно тридцать три раза отмерить?
Я с детства знал от бабушки, что отмерять надо семь раз. Так гласит народная мудрость. Но Лисица и Щегл хотели отмерять почти в пять раз больше, нежели русский народ.
И я чего-то испугался, ощутил почему-то дрожь в коленях. И по привычке свалил все грехи на соавторов, благо те были далеко. Я сказал, что мерил тридцать три раза, а вот соавторы совершенно разболтались, распустились, потеряли самоконтроль, дисциплину. И один – лауреат Ленинской премии – отмерил всего пять раз. А другой – заслуженный деятель искусств – вообще докатился до того, что отмерил четыре с половиной раза.
– Нам не было смешно, когда мы смотрели фильм, – сказал Щегл.
Я сказал, что юмор прикрывает непонимание чего-либо. Когда соединяют контрасты в единое целое – ставят толстого Санчо рядом с тощим и длинным Дон Кихотом, – нам почему-то делается смешно. Нерешенные противоречия, объединенные под одной крышей, комичны. Маркс сказал, что человечество, смеясь, прощается со своим прошлым, в котором оно совершало ошибки, путалось в противоречиях, делало глупости. Юмор – здоровое предчувствие скорого решения противоречий. Кинокомедию нельзя сделать без юмора. Если у нас мало смешных комедий, значит, у нас мало юмора. Если у нас мало юмора, значит, нам все ясно, противоречия разрешены, глупости исчезли. И этому следует только радоваться. Когда люди чему-либо радуются, они почему-то тоже смеются. Так смейтесь, граждане! На кой черт вам комедии вообще?
Лисица и Щегл смеяться не стали.

Это просто потрясающе.