5

Прочел за несколько дней, фактически не поднимая головы, не выглядывая наружу. Давненько не было у меня такого опыта. В смысле - сто лет книга не затягивала меня настолько, чтобы позабыть все дела, пока не перевернул последнюю страницу. И тут дело не в увлекательных сюжетах или каком-то стремительном повествовании - наоборот: медленное внимательное чтение. Когда листал книжку на БуФесте, удивила разностилица, разноголосица. Казалось странным, что все это написал один человек. Принес домой, открыл, и утонул.

Сейчас попробую объяснить в чем тут фишка. Вот я ищу кусочки, которые мне особенно понравились, чтобы процитировать, и вдруг понимаю, что почти любой фрагмент этой книги можно опубликовать в виде цитаты. Притом, каждая такая цитата будет выглядеть как отдельное, совершенное, законченное произведение.

Скажем:

Гриффит смеётся чаще, чем плачет. Если хорошенько подумать, он и не помнит, когда последний раз использовал слёзные железы по назначению. А всё потому, что в детстве плакать ему запрещали, и больно били по щекам, стоило Гриффиту разреветься: «Чтобы не зря плакал!». «Так ведь не зря плачу!» — защищался Гриффит: всегда была какая-то причина, пусть и самая ничтожная. Но никто не хотел слушать, напротив: стоило пуститься в объяснения, били много больнее. Пришлось Гриффиту научиться смеяться всякий раз, когда было больно, и чем больнее было, тем громче он смеялся.
Убедившись, что всё без толку, его оставили в покое.
С тех пор Гриффит смеётся беспрерывно.
Порой он смеётся в память о том мальчике, каким был, когда умел плакать.
Порой — думая о том, кем стал, когда плакать вконец разучился.

Возможно, дело в особом звучании языка. Я пробую прочесть это вслух, звучит так чисто, будто - стихи, а не проза.

При этом книжка вовсе не похожа на занудные какие-то мудрствования или авангардные тексты, тут есть что-то такое, что делает чтение живым и не надоедающим. Кажется, что Дмитрий Дейч пробует голос во всех существующих жанрах, и как только добивается успеха, оставляет тот или иной жанр и переходит к следующему. Язык не поворачивается назвать это "сборником".

Сборником - чего?

Рассказов?

Ладно, тут есть и рассказы.

Сказок?

Сказки в наличии.

Притч?

Сколько угодно.

Анекдотов? Новелл? Плутовских историй? Коротких стихотворений в прозе?

Тут есть даже нечто вроде романа или цикла новелл со сквозными персонажами, где действие, если это можно называть "действием", перемежается такими вот замечаниями:

В этом городе слова человеческие имеют куда больший вес, чем поступки. Порой может показаться, что его населяют говорящие головы, которым из чистого милосердия подвесили несколько дополнительных органов — для поддержания жизнедеятельности и свободы передвижения. Обитателям Тель-Авива не о чем молчать, вся их жизнь сводится к непрерывному словоизвержению: стоит речи прерваться, они тут же погибнут в жесточайших мучениях, и если кому-то из властей предержащих придёт в голову запретить болтовню на улицах, минуту спустя весь город превратится в смиренное кладбище.

И тут атмосфера реальной городский жизни, какие-то мелкие ничтожные казалось бы события вдруг приобретают грандиозные масштабы, причем не понятно какими средствами автор этого добивается. По крайней мере мне не понятно.

Или он пересказывает свои сны, и находит при этом такие слова, что создается впечатление будто чужой сон становится твоим собственным:

Автомобильная трасса посреди обширной равнины, движение замерло, люди высыпали из машин, стоят, задрав головы: в небе — гигантские металлические шары, как ртутные капли, каждый — размером с Эверест. Запах горячего металла. Тишина: дуновение ветра.

Или вдруг китайские рассказики, короткие, меткие, похожие на шахматные задачи в два-три хода:

Дун Хайчуань позабыл своё имя, но угадывал имена незнакомцев.
Ма Сюэли правой рукой писал на дощечке, левой метал дротики. И слова складывались в стихи, дротики попадали в цель. Госпожа Средняя Ми слизывала тушь иероглифов и превращалась в написанное.
Однажды Ма Сюэли написал на дощечке Истиное Имя Неба, произнесённое Дун Хайчуанем. Госпожа Средняя Ми лизнула дощечку, отныне тех троих никто больше не видел.

Не уверен, что удалось внятно объяснить в чем тут фокус, ясно одно: я влюбился в эту книгу. Рекомендую.