5

Рассказ об этой книге вызывает странное чувство благоговения.

Ремарк еще в моем вдохновенно-книголюбивом детстве удивлял неординарным, не слишком жизнеутверждающим взглядом на мир, на человека, на величие, грёзы и грязь бытия.

Своим языком, сентиментальностью, мягким юмором, он совсем не был похож даже на своего собрата по "потерянному поколению" Хэмингуэя, что уж там говорить о других зарубежных писателях - Верне, Толкиене, Азимове, Сабатини и т.д. (с Бёллем я познакомился позже). Еще со времен классических "Трех товарищей", которых можно было найти в любой библиотеке. Через годы, вглядевшись в строки других его романов, понимаешь, что их было много, какие-то из них ярче, сильнее, жестче остальных, какие-то спокойней, но все так же горьки.

И среди них, немного особняком, с печальным достоинством возвышается "Черный обелиск".. И неясно почему, на первый взгляд - ведь всеобъемлющим, "энциклопедией жизни" его не назовешь, история его достаточно проста, временные рамки тоже. Хотя, ведь это интересное время, время униженной после первой мировой войны Версалем Германии, сбора политических "камней" и поисков завтравшнего дня. Поиск куска хлеба, кусочка, если не клочка короткого счастья и даже одной только возможности личной свободы.

Лет семь назад "Сто лет одиночества" прозвучали во мне музыкой аэропортов Брайана Ино, наполнив ощущением волшебства, горечью и глубинным смыслом возвращения. А вот соседствующий с ними на полке "Черный обелиск" стал для меня не просто бумажный томом с любимой историей, нет, "..Обелиск" это уже нечто сакральное в моей душе. То, что не звучит вдохновенной музыкой, но и "нам не дано предугадать, как наше слово отзовется" - величие в его словах, в афористичном языке автора. Его великолепие не монументально или вычурно, оно живое, едкое, непосредственное, житейское, человечное.

Эта книга свои междустрочьем сумела разгадать стремление человека, исчезновением Изабеллы похоронить мечту, волнующей неразгаданностью жизни смогла извлечь из него его внутреннюю боль, подойдя ближе, объяснить безумию его духовность, и, причудливо, духововности ее же безумие. Оценить и сберечь веру, слова и значение счастья. Навсегда вложив в память закат с яблочным отливом и ночь, пахнущую звёздами.

Прекрасная, болезненная, безумная, пронзительная, величественная не по масштабам, а по глубине и мудрости книга. Грустный диалог автора с самим собой и Изабеллой Терговен в нём.