5 Дефицит... Вкус специфический!

Позавчера оборвалась последняя ниточка, которая соединяла меня с моим детством. С той далекой и уже как будто чужой жизнью. Далеким временем, страной, языком, культурой.

У меня мало детских воспоминаний. Но есть несколько особенно ярких.

Год девяностый. Осень. Утро. Родители на работе. Я с этого года (третий класс) учусь во вторую смену. Сижу напротив проигрывателя. Переворачиваю пластинку уже *тый раз, иногда возвращаю иглу на прошлую дорожку. Кое-где уже поцарапано - я никогда не отличался аккуратностью. Иногда заедает, поэтому приходится быть начеку.

Вслушиваюсь. Ловлю интонацию. Слова. Некоторые слова неизвестные, другие вроде бы и знакомы, но как-то неуместны в контексте. Почему мне смешно? Я чувствую, что в этих монологах есть какой-то глубокий смысл, но мне он непонятен. Пытаюсь его разгадать. Поначалу мне было просто приятно от этого высокого голоса, от этих радостно взвизгивающих к концу предложения интонаций, от этих смешных ситуаций.

Со временем я начинаю кое-что понимать. Я понимаю, что самое смешное не то, что произнесено, а то, что не сказано. Я понимаю, что вещи не обязательно называть своими именами, и от этого они часто становятся только смешнее. Я понимаю, как много зависит от интонации. Игра слов, каламбуры казались мне божественным откровением. Всё это я постигал без малого девятилетним ребёнком. В полном и прекрасном одиночестве. Не с кем было поделиться. Меня распирала гордость от постижения истины, от прикосновения к тайному знанию. Меня мучила радость от удовольствия, как будто я украдкой попробовал игристое, пузырящееся на языке ... нет, уже не ситро - настоящее шампанское. 

Возможно, моей любви способствовало и моё временное одиночество. Пройдут ещё несколько недель или месяцев пока я начну по утрам играть с друзьями в футбол или карты, в зависимости от погоды. А пока что - Жванецкий, Высоцкий, Пугачева, Бременские Музыканты и прочие пластинки из большинства которых я уже вырос. Но со Жванецким была иллюзия разговора, как будто он обращался лично ко мне. У меня не было шансов, я не мог не влюбиться. Этот острый юмор, как игла проигрывателя навсегда оцарапал моё детское сердце. И меня, как старую пластинку, заело на всю жизнь.
 
Иногда я видел Жванецкого по телевизору в каком-нибудь сборном концерте. Я не мог дождаться пока другие юмористы закончат свои банальные кривляния и на сцену выйдет этот неуклюжий, маленький, толстый, лысый, неловкий и закомплексованный ... Бог Юмора. Многое, что он рассказывал было непонятно, его одесские интонации и еврейская тематика часто вызывали во мне чувство неловкости, его самовлюблённость шла вразрез с моими понятиями о скромности. Но я зачарованно смотрел ему в рот, ожидая очередного юмористического откровения. Это было чем-то непостижимым для меня. В принципе, у всех членов моей семьи прекрасное чувство юмора. Но шутить со сцены?! Было для меня в юморе что-то интимное, что не должно быть слишком публичным. Читать остроумные, но зачастую личные монологи Жванецкого со сцены казалось мне неправильным, неуместным.  Как сейчас меня коробит от выкрикиваемых со сцены стихов, пения хором Окуджавы или Визбора. Это было какое-то извращение. Но следить за извращениями притягательно. Жванецкий продолжал шутить (хоть, похоже и ему это было нелегко) и я постепенно привык. И тоже стал шутить на людях.

Я могу долго писать о себе любимом, притворяясь, что пишу о Жванецком. Боюсь, что я и так уже переборщил. Возможно, я осилю рецензии на все книги этого пятитомника, и тогда, с холодой головой мне будет легче писать о самих книгах. Но раз я уже начал с томика "шестидесятые", то было бы несправедливо совсем не поговорить о нём.

В шестидесятых меня ещё не было. Забегая вперёд, скажу, что не было меня и в семидесятых. Но я почему-то очень живо представляю себе эту жизнь. Что-то по рассказам родителей, что-то по книгам, что-то по этим крохотным монологам. Вы заметили, я всё ещё пишу о себе?

Эти монологи прекрасны. Многие полны мудрой грусти (или грустной мудрости?). Из любимого - "Молчание вслух", цикл "В мире животных",  "Давайте копать" , "Есть счастье! Есть", "Пишу и кладу в папочку". Есть просто весёлые - "Читаю в вечерке", "Как лечат стариков". Прекрасны монологи для Райкина, многие (но не все) фельетоны для Карцева и Ильченко. Да что там перечислять! Всё хорошо. Всё актуально и по прошествии более чем полувека.

Сам Жванецкий уже давно представлялся мне кем-то античным, музейным. "В Греческом зале, в Греческом зале..." Кем-то из другой эры. Обломок былой литературной аристократии. Динозавр на балу у мухи-цокотухи. Но динозавры имеют привычку вымирать.

Кусочек меня самого умер позавчера вместе со Жванецким. Я чувствую, что потерял близкого человека. Может быть даже родного. Ну и Жванецкого, конечно...