5 Нет, давайте: весна так уж весна!

Третья книга Александры Яковлевны самая революционная, можно сказать самая жёсткая и даже печальная. Но ничего подобного! Она всё так же излучает свет и теплоту, а главы о революции совсем не мешают восприятию. Их пишет человек, который своими глазами видел этот самый уже закат самодержавия, как гнобили и убивали людей, сажали в тюрьмы студентов, искусственно голодом уничтожали целые деревни. Саша лично знала многих революционеров, она сама разносила листовки и участвовала в тайных диспутах. Поэтому она так пламенно писала обо всём этом. Такое было время, эпоха сказывалась на людях, им хотелось перемен, перемен к лучшему и они сделали то, что сделали.

Впрочем, давайте о Сашеньке, или Шашуре, или Пуговке, просто поразительно, как много имён было у этой девочки. Было видно, как её любили и родные, и окружение, она просто не могла вырасти плохим человеком.
И Шура росла, училась, семь лет в институте благородных девиц пролетело незаметно. И вот ещё одна весна. И вот она выпускница. И - До свидания, Саша! Прощай, милая, хорошая девочка! Впереди у тебя дальняя дорога. В какую даль она тебя заведёт?

Закрыта последняя страница книги, и я скучаю. Скучаю по девочке которая моложе меня на несколько десятков лет. По её подружкам, весёлым, задорным, но никак не беззаботным. Скучаю по Лёне и Грише, по их дружескому подтруниванию над Шашурой, по их детской наивной влюблённости.
Мне не достаёт этой милой непосредственности с которой взрослая Александра Яковлевна рассказывает о всех их.
Скучаю по ворчанию Юзефы, по обаянию заботливого Шарафута.

Ах, черт побери мои калоши с сапогами! Шарафутка! Это в самом деле Шарафутка!
Иван Константинович поднимает его с полу, целует его неузнаваемо-дремучее лицо. И Шарафут, показывая на Ивана Константиновича, с торжеством говорит Фоме:
– Она мине целовала!

Просто не могла не оставить здесь эту цитату. Сколько она вмещает людского счастья, любви и привязанности простого денщика и офицера.

Как не вспомнить слепую Веру Матвеевну? «Разве может быть где-нибудь горе, а она не придет помочь, поддержать?» Старая, бесконечно преданная своим друзьям и делу революции женщина. Одинокая, но всеми любимая. Как и Наш Александр Степанович, который добровольно обрёк себя на нищую жизнью но, как оказалось, был несказанно богат людьми, которые его любили, уважали и оплакивали.
Это о таких как они сказал как-то Яков Александрович: «Люди отличаются друг от друга тем, какая пустота образуется после них. Один умрет – все равно что стул сломался: покупают новый. Другой умрет – никем его не заменишь, никогда не забудешь!»

А ещё Саша впервые испытала новое чувство - ненависть. Теперь она знает, что это такое. Как оно болит, жжёт, как ищет выхода и томится в груди. Никогда ей не забыть тоски по темю кого потеряла навсегда, страха за тех, кого могла лишиться.
Вопросов у выросшей Пуговки теперь ещё больше, и они всё серьёзнее и сложнее. И всё чаще повторяется одна фраза: «Это надо помнить. Всегда, всю жизнь!»
И она запомнила. И хорошее. И плохое. Навсегда.