5

В 1938 году Хорхе Борхес лежал в больнице с заражением крови (как описано в рассказе "Юг") и, чтобы не умереть, выдумывал истории. Так появился Пьер Менар, автор Дон Кихота. Потом автор Пьера Менара вышел из больницы, поехал в загородное поместье и был убит поножовщиком в придорожном альмасене. Тогда же он написал бесконечное число рассказов, эссе и стихотворений и, для разнообразия, прожил известную всем нам жизнь, а, быть может, в какой-то из неисчислимых отдельных реальностей и все еще жив.

Основным литературным занятием Борхеса было изображение в форме рассказа (и любой другой форме) своих любимых представлений о тексте и вечности, чаще всего заключенных в форму или метафору литературного лабиринта, изобретенного и построенного им во множестве вариантов. Так он словесно рисует Великую библиотеку, содержащую в себе все возможные тексты, например, единственный правильный к ней указатель, бесконечное количество неправильных, свое же собрание сочинений, в котором вместо фамилии автора стоят таинственные буквы "дсрхес" и оконченый второй том мертвых душ, в котором все буквы "о" заменены на "х". Так возникают Алеф - точка в пространстве, содержащая в себе весь мир, и жрец киче, видящий в каждом новом сне внутри предыдущего сна на одну песчинку больше. Таких восхитительных примеров много; про созданное Борхесом бесконечное число рассказов я говорю почти серьезно. Сам он часто упоминал, что его существование оправдывают скорее не написанные произведения, а задуманные. Так он в одном эссе обмолвился о рассказе, который никогда не напишет, о мальчике, помнящем все, что видел, вплоть до мельчайшей детали. Рассказ этот все же появился на свет и известен нам как "Фунес, чудо памяти". Чтобы не писать остальное, приходилось создавать воображаемых авторов и воображаемые их произведения, которые подробно анализировать и рецензировать. Перечни написанного Гербертом Куэйном и Пьером Менаром упоительны сами по себе.

Проза Борхеса составлена тонкой игрой отражений, цитат, аналогий и инверсий, подобий и подмен. Эти идеальные конструкции несут в себе навязчивость сна; Хорхе Луис был великим сновидцем и снотворцем. Но также не трудно понять, как они находят выход в стихах. Идея Алефа глубоко поэтична.

Мне кажется, что XX век дал нам двух великих писателей - Джойса и Борхеса. Влияние слепого аргентинца на литературу огромно. Приглядываясь к большинству постсовременных авторов, я нахожу в них отражения его отражения. Но влияние, оригинальность, глубина и богатство его образов и идей мне не кажется сейчас главным его достоинством.

Я люблю вспоминать, что некогда от прочтения сборника рассказов Борхеса у меня осталось ни с чем другим не сравнимое острое ощущение сожаления, что книга уже закончилась (разумеется, я прекрасно при этом понимал, что читать ее можно бесконечно, тем более, что «утопия усталого человека» входила в ту компиляцию); это случилось неожиданно, потому что я переходил от рассказа к рассказу не в приведенном порядке, а в относительно случайном, то есть, по алфавиту. Сейчас же, когда мне приходится выбирать между нехваткой еды и нехваткой сна, ничто не приносило мне столько радости и отдохновения, сколько эта книга, среди страниц которой я неисчерпаемым спокойным удовольствием путешествовал по ее воображаемым лабиринтам.

Борхес писал:

Хочу остаться в памяти не столько поэтом, сколько другом; пусть кто-то повторит слова Данбара, Фроста или человека, видевшего в ночи кровоточащее древо Распятья, и вспомнит, что впервые слышал их от меня.

Согласитесь, не каждый писатель может искренне сказать так о себе.