4

Маленькая книжечка - эссе. Про котиков. )) Ну, хорошо - про домашних питомцев в целом... но котиков все равно больше! ))

В предисловии переводчик - известная уже В.Мильчина - написала, что это все Готье написал для некоего сборника, в котором планировалось собрать рассуждения писателей о своих любимых домашних питомцах. И эти эссе публиковались где-то там... в тогдашних СМИ... еженедельно... и имели большой успех. Боже мой, да что тут публиковать еженедельно? )) Книжечка крошечная... По паре абзацев что ли? ))

Я люблю Теофиля Готье. Но все равно нужен особый настрой, чтобы его читать. Все же будет изящно и изысканно, стильно, эстетично - в общем, отчаянно красиво. )) Здесь тоже он излагает строго в своем духе. Хотя, наверно, действительно любит животных. Но смотрит на них по-своему. (Мне как-то не встречались такие продвинутые коты и собаки! )) что, конечно, не показатель ))) )

Забавно, что автор везде о себе пишет во множественном числе - "мы", "нам", "для нас". В предисловии переводчик объясняет это тем, что как бы это тогда был общепринятый стиль в газетных публикациях. Ну, не знаю... (тут мне кстати вспомнилась Дельфина де Лоне, которую я что-то давно не читала, а она тоже писала изящные колонки, и вот я думаю - а она тоже там писала "мы", "нам", "для нас"? не помню... срочно разыскать и продолжить чтение! )) )

"Коты - это тигры для бедных."
***
"Нам достался дивный белый котенок, похожий на кисточку из лебединого пуха, осыпанную рисовой пудрой."
***
"Часы напролет он лежал у нас на коленях, точно тень сфинкса."
***
"Пара, белая как снег, произвела на свет трех котят, черных как смоль. Объяснить это таинственное явление мы не беремся."
***
"Для человека равнодушного три черных кота - это три одинаковых черных кота."
***
"Великолепный ангорский кот, чья серебристо-серая шерсть напоминает китайский фарфор в трещинках; имя его Зизи, а прозвище - "слишком красивый, чтобы что-нибудь делать". Это роскошное создание постоянно пребывает в состоянии созерцательного кайфа, точно курильщик опиума. Зизи обожает музыку; он не только слушает ее, но и сам музицирует. Порой в ночи, когда все спят, тишину нарушает странная, фантастическая мелодия, которой позавидовали бы Крейслер и композиторы будущего: это Зизи прогуливается по клавишам оставленного открытым фортепиано и с удивлением и восторгом вслушивается в звуки, которые извлекают из инструмента его лапки."
***
"Такова история черной династии. Анжольрас, Гаврош, Эпонина напоминают нам о созданиях нашего возлюбленного учителя. Правда, когда мы перечитываем "Отверженных", нам всегда кажется, что главные действующие лица этого романа - черные коты, но это вовсе не уменьшает нашего удовольствия."
***
"Человека отличает от животного любовь к искусству и к украшениям. Ни одна собака не восхищается картинами и не вдевает в уши серег."
***
"У природы, как у всякого большого художника, есть свои фантазии, и порой она забавы ради изготовляет гротески."
***
"Тот, кто любит чудесное, вправе сказать, что хамелеоны меняют цвет по собственной воле, и это делает их символом политического непостоянства, хотя наши долгие и тщательные наблюдения позволяют нам утверждать, что к деятельности правительства хамелеон питает самое глубокое равнодушие."
***
"Мы любим лошадей так страстно, словно имеем пятьсот тысяч годового дохода."
***
"Мы уже в ту пору отличались тем атлетическим телосложением и упитанной фигурой, благодаря которым мы смогли вынести без особых потерь сорок лет беспрестанного литературного труда."
***
"Увы! случилась, неизвестно почему, Февральская революция; патриоты выворотили из мостовой множество булыжников, и город сделался непроезжим и для лошадей, и для экипажей; мы, впрочем, охотно штурмовали бы баррикады в нашем легком экипаже, запряженном проворными лошадками, но взаймы нам теперь давал только трактирщик. Кормить лошадей жареными цыплятами мы не могли. На горизонте сгустились большие черные тучи и вспыхнуло красное зарево. Деньги испугались и спрятались."
***
«Завоевать кошачью дружбу нелегко. Кот – животное философическое, аккуратное, спокойное: он согласен быть вам другом, если вы этого достойны, но никогда не будет рабом. Вечера напролет он с довольным урчанием лежит у вас на коленях, предпочитая ваше общество компании себе подобных. Как бы громко мяуканье с соседней крыши ни призывало его на одну из тех вечеринок, где вместо чая подают селедочный сок, он не поддастся искушению и останется подле вас. Если вы пересадите его со своих колен на пол, он немедленно возвратится назад с мурчанием, в котором будет слышен нежный упрек. Порой, сидя перед вами, он смотрит на вас глазами столь мягкими, столь бархатными, ласковыми и человеческими, что становится почти страшно: ведь невозможно предположить, что в этих глазах нет мысли.»