5 Boy gets Tractor (+/- Girl)

Катерина Кларк в этой книге о советском романе (впрочем, как и в других, о Петербурге и Москве ) пытается писать на стыке литературоведения и истории. Получается, на мой взгляд, очень интересно, даже эта книга 1981 года не выглядит устаревшей, несмотря на то, что в реальности этой книги СССР еще существует и литературный проект социалистического реализма все еще развивается – наглядное доказательство, что верные подходы в науке способны пережить даже крах предмета своего исследования.

Подход этот состоит в постулировании, что социалистический реализм не является навязанной властями рамкой и одновременно с этим не является результатом спонтанного развития советской литературы, просто оформленной Первым съездом Союза писателей. Кларк пытается нащупать поле взаимодействия между «верхами» в виде властей и «низами», представленными писателями, на протяжении 20-х – 70-х (с особым нажимом на 20-40-е), показывая как официальная доктрина развивалась, менялась, клишировалась и пыталась преодолеть ставшие узкими рамки. Очевидный вроде бы подход, который, однако, идет сильно вразрез с политически ангажированными представлениями об отечественном литературном процессе.

Кларк пытается выстроить историю создания знаков-символов через анализ образцовых романов, начиная с «Матери» через «Цемент» к «Как закалялась стать» и «Молодой гвардии». Крайне любопытно читать, как Кларк пишет, что соцреализм создал свою традицию, выбрав образцовые тексты из разных направлений. Очень уж эта мысль перекликается с тем, как Добренко описывал создание марксизма-ленинизма и, до кучи, кодекса текстов Просвещения. Мол, все эти тексты стали предтечей соцреализма, марксизма-ленинизма и Просвещением только после того, как появилось то, чьей предтечей они теперь служили, тогда как в момент создания они воспринимались совсем иначе. «Мать» в 1906 и «Мать» в 1934 читались по-разному. В предисловии Кларк честно пишет, что ради сокращения объема выкинула из текста целые куски про другие романы, что не может не печалить, ведь пишет она интересно. Особенно любит она «Цемент», и я вполне могу ее понять, ведь мне тоже книга эта очень понравилась (да и взялся я за нее после усиленной рекламы этого романа в других книгах Кларк). Именно из этого романа Гладкова автор выводит «стандартный сценарий» соцреалистического романа, по крайней мере производственного.

В образцовом романе должно быть напряжение между стихийностью/спонтанностью (ключевым показателем в развитии сюжета в настоящем советском романе), пара (сколь угодно расширяемая на обоих уровнях) ученик/ментор, общественный труд, гибель (не обязательно ГГ, может пасть и кто-то случайный рядом с ним), катарсис в конце. Герой осознает верность своего пути, получая трактор, строя важный объект, побеждая врага. Девушку же он получает спорадически, она обязательным элементом не является, завися от благорасположения автора к своему герою. Мне откровенно понравилась ирония автора, с которой она пишет о том, как знаки-символы клишировались (обращение с лошадьми как знак власти и стихийности одновременно, любовь к природе как знак будущей борьбы с ней). Особенно смешно (чего уж там) выродился знак передачи эстафеты от ментора к ученику – из разового явления в ранней прозе к роману Катаева «За власть Советов» (1949) она становится основным содержанием, ведь ГГ только и делает, что получает символы от умирающих/погибающих старших товарищей. При этом важно частью является чистота ментора, который так или иначе должен иметь некую связь с Лениным/Сталиным (в ранней прозе ментором они могли стать сами, но с течением времени выдерживать прямую линию с Лениным становилось все сложнее).

В книге о советских газетах Лено пытался связать возникновение соцреализма с арктическими экспедициями и массовым журнализмом. Складывается ощущение, что он читал когда-то книгу Кларк, так как использованные им элементы в ее книге тоже есть, однако на верном месте, в отличие от пастиша Лено. Кларк пишет, что в ранние 20-е очерки из «Правды» часто служили сюжетными заготовками для романов (в том числе и для «Цемента»), а борьба с природой (в том числе и арктические экспедиции) стала важна для советской прозы к середине 30-х в качестве реакции на избыточный тейлоризм и уравниловку Первой пятилетки («Два капитана», «Повесть о настоящем человеке»). Удивительно наглядное сравнение качества исследователей.

Кларк пытается утверждать, что романы сороковых не так уж хуже романов тридцатых, как принято считать. Однако что-то описания не потянули меня читать «Кавалера Золотой Звезды», хотя «Молодую гвардию» надо бы осилить. Надо сказать, что последним романом Кларк явно увлечена, рассказывая о нем с воодушевлением. Вот только с восприятием войны у западных исследователей всегда было тяжело, она для них загадочна и далека, поэтому они позволяют себе удивительные ляпы в хронологии (Краснодон взят немцами в конце 1942-го, Сталин читает речь о предстоящей победе под Сталинградом («Будет и на нашей улице праздник!») 7 ноября 1943-го). К ляпам стоит отнести и то, что Папанин попал в разряд популярных летчиков 30-х.

Крайне любопытным мне показался взгляд автора на оттепель. Кларк утверждает, что ничего нового в оттепельной литературе не было, авторы использовали все те же обязательные элементы (взятые из мифов и средневековых хроник, как полушутя утверждает автор). При этом Кларк выделяет три пика оттепели – 1952-1953, 1956, 1962, на каждом из которых добавлялись темы, но не средства. Любопытно читать про 1952-й как зачин, ведь это очень сильно перекликается с подходом Фицпатрик в книге о сталинской команде, которая, якобы, готовила программу реформ еще до смерти главного ментора страны. При этом Кларк говорит, что все повестка оттепели (кроме темы лагерей, вышедшей на авансцену только в 1962-м) уже была в романе «Далеко от Москвы» (1948), ведь изменились только акценты, а не набор. Ближе к концу периода Хрущева на какое-то время место врагов занял Сталин и его команда, но все равно схема осталась прежней. Так, Кларк считает «Не хлебом единым» (1957) фактически образцовым соцреалистическим романом, да и «Звездный билет» (1961) близок к идеалу.

Также удивительно свежим кажется взгляд Кларк на сам- и тамиздат. Возможно, конечно, она просто защищала в 1981 предмет своего исследования, однако, так или иначе, но она угадала, когда писала, что большая часть этой прозы – ксенофобская, а часто и антисемитская, удивительно дидактичная и точно не превышающая соцреалистические романы по ценности (и точно не являющаяся большим приближением к западной литературе, которая все же и для Кларк служит мерилом). По крайней мере точным попаданием можно считать слова о правом (а то и ультраправом) уклоне в нашей эмиграции.

Захотелось «Мать» перечитать.

Источник