3.5 Воробей-Палочка-Кот. Опыт метафизического нуара

Только только прочитал книгу, осталось написать какой-никакой отзыв под аккомпанемент экранизации Анджея Жулавски. Конечно, именно в кинематографической вселенной поляка-изгнанника Жулавски может существовать визуализация этого романа - нервного и какого-то агонизирующего. Интересный опыт - после прочтения тут же взяться за просмотр, пока впечатления живы и пока можно связать одно с другим, наложить прочитанное на просматриваемое, в реальном времени совместить два эрзаца одного сюжета, склеить их в целостное и целое. Вопрос только в том, получится ли соотнести книгу с фильмом, переплести их в однородную материю, или же они - как воробей и губы - так и останутся вечно сближающимися, но никогда не сблизятся настолько, чтобы остаться намертво спаянными? (в любом случае, пусть кинотекст Жулавски иногда проникает прямо сюда).

Несильно любимый мною Дмитрий Быков, не лишенный при этом литературоведческого таланта, где-то упоминал, что лучшей эротической сценой в истории литературы считает любовную сцену из "Замка" Кафки (герой "Космоса" у Жулавски вдруг заговорил голосом Дональда Дака), в которой описывается липкое, клаустрофобическое проникновение тел Землемера и Фриды друг в друга. Темнота, два тела и их взаимопроникновение, неуютное, отчего-то неприятное. "Космос" Гомбровича выглядит развернутым размышлением на эту тему, только перенесенную скорее в плоскость идей (у Жулавски что-то слишком много неймдроппинга - Толстой, Сартр, Стендаль), в плоскость, где уже не тела взаимопроникают друг в друга, а образ/идея/предмет врезается в сознание, и сознание странным образом совокупляется с ним/ней/ним, постоянно возвращаясь, пытаясь не отпустить.

Впрочем, телесного в "Космосе" тоже много (у Жулавски потрясающий монтаж, очень точно передающий настроения книги), скорее даже не совсем так - сознание принимает на себя функции чисто физические, оно будто вечно пульсирует, как пульсируют разгоняющие кровь сосуды, а акт познания выглядит (скорее выглядит, нежели чувствуется) как акт пенетрации. Расследование загадки не играет ровным счетом никакой роли (здесь, в общем-то нет ни загадки, ни, собственно, расследования), гораздо важнее припоминаемые рассказчиком ощущения - эдакое "В поисках утраченного времени", как если бы память Пруста запустилась не запахом пироженки, а запахом засохшей спермы (актриса в фильме красивая очень).

"Космос" в чем-то очень рифмуется с "Моби Диком" Мелвилла - там тоже шла речь про познание иррационального, и в финале "Пэкод", разрушающее и все-упорядочивающее орудие рацио, уничтожается, демонстрируя беспомощность человеческого сознания перед Хаосом окружающего. Рацио пытается выстроить из Хаоса Космос, чтобы было удобнее. Только не удается, потому что природа их диаметрально противоположна. Космос Громбовича беспорядочен и хаотичен сам по себе - это уже хаосмос Джойса (не зря размышления главного героя так напоминают блуждания Блума по Дублину). Беспорядочно и хаотично сознание - дальше наложения губ друг на друга и выстраивания последовательности воробей-палочка-кот оно зайти не может (у Жулавски вспоминают фильмы Брессона и Пазолини). Впрочем, в момент сращения наложенных друг на друга губ с последовательностью повешенного и подвешенного оно (сознание героя) будто бы оргазмирует, поскольку загадки не было, а расследование не нужно (параллель с "Теоремой" Пазолини довольно остроумна).

Герой "Улисса" в эпизоде "Навсикая" мастурбирует, глядя на хромую девушку. "Космос" весь ощущается как бессвязный поток сознания онаниста, привлеченного дефектом (у Джойса хромота, здесь - обезображенная губа служанки, постоянно всплывающая в мыслях). Майкл Джира, лидер группы Swans, а по совместительству насильник, в своем болезненно омерзительном сборнике прозы писал, что мужчина, эякулируя, в области ощущений становится на одну ступень с убийцей в момент непосредственного убийства. В "Космосе" интеллектуальный онанизм все дальше и дальше толкает героя к тому, чтобы продолжить ряд воробей-палочка-кот (фильм прервался рекламой казино, нужно было смотреть с субтитрами). Хотя зачем продолжать, если третий член множества и так уже на счету героя?

Невозможность познания диктуется здесь не оппозицией рационального и иррационального, а постоянным беспорядочным взаимопроникновением двух совершенно иррациональных начал (Жулавски еще и чайник подвесил, смешно). Единственное, что может уловить сознание - предмет, ну, может быть, два предмета, максимум - какой-то намек на связь между ними. Все, что дальше - неподвластно уже никакому упорядочиванию. Да и как может что-то упорядочить разум, который сам постоянно перескакивает внутри самого себя с предмета на предмет, а сами предметы (у Жулавски заглавные актеры на редкость плохо играют, что симпатично) играют разумом человека в мячик?

P.S. Финал у Жулавски бомбезный конечно, так и надо снимать кино по книгам без финала.

Источник