4.5 Операция "Кооперация"

Коцонис точен и последователен, а это не может не нравиться – он понимает, что пишет, зачем и к какому выводу придет. Печальная повесть о том, как неверно понятая теория приводит к долгосрочным последствиям – в данном случае речь идет о пресловутой российской отсталости (в разрезе крестьянства). Коцонис утверждает, что все стороны драмы – государство, интеллигенция и крестьяне – попали в теоретическую ловушку, которая привела к консервации отношений на селе. Сама идея об отсталости крестьян привела к тому, что к ним постоянно относились как к неправоспособным (а то и недееспособным), закрепляя, а то и создавая эту самую отсталость. Самое трагикомичное в том, что мы не можем уже узнать – как обстояло дело на самом деле, потому что никаких иных источников, кроме оправдывающих эту самую отсталость и, следовательно, необходимость управления крестьянами интеллигенцией, у нас нет (не зря Коцонис вспоминает фундаментальное исследование Вульфа «Изобретая Восточную Европу» , ведь там автор приходит к точно таким же выводам – дискурс сконструирован, но что было на самом деле, мы не знаем).

Я бы даже добавил кое-что к анализу Коцониса, то, что он эксплицитно не проговаривает. Сам подход, согласно которому разные общества/сословия/классы можно ранжировать как продвинутые/отсталые, однозначно отсылает нас к разным вариантам стадиальных теорий (и к самому понятию прогресса, конечно), которые были столь популярны в XIX веке (да и ранее, и позднее тоже). Мол, все страны проходят одинаковый путь, просто кто-то раньше, кто-то позже. Все эти градиенты развития, от Гегеля до Малиа, были красивы и изящны, но крайне быстро устарели. Первым существенным ударом была мир-системная теория, согласно которой у государств крайне разные амплуа – центр, периферия, полупериферия. Теория зависимости, постулирующая, что страны не проходят одинаковые стадии, так как зависимость от центра деформирует стадии, стала финальным туше универсальной стадиальности. Но все эти агрономы и просто увлеченные переустройством сельского мира в конце XIX - начале XX века не могли все это знать. Благие намерения, однако, вели их в привычном направлении.

Коцонис корректно, многословно и интересно рассказывает, как антикапиталистическая (т.е. антилиберальная) интеллигенция в России пыталась правдами и неправдами оградить воображаемых отсталых крестьян от рыночных опасностей. Как метко заметил Майкл Дэвид-Фокс, именно этот поворот интеллигенции на 180 градусов в постсоветское время больше всего поражает – очень трудно сейчас представить, что единый антикапиталистический фронт был неоспариваемой данностью на протяжении, пожалуй, почти двух столетий. Не менее красочно описывает это и Холквист , который к тому же помещает рассказ в контекст Первой мировой, продолжая таким образом то, что Коцонис оставляет в 1914 году. Все эти аграрные специалисты яростно, с пеной у рта, боролись против тех самых крепких хозяев – кулаков, перекупщиков, спекулянтов, что стали героями воображения современных либералов. Вся эта кооперация строилась именно для того, чтобы исключить «крепких хозяев» из ландшафта пореформенной России. Такой яростный («уничтожить как класс» - это оттуда, из исследований статистиков той поры) подход вызывал смешанные чувства самих крестьян – только заявят они, что хотят создать кооператив, как приезжает интеллигент из города, навешивает на самых зажиточных ярлык кулака и запрещает кооператив с госсубсидиями создавать, ведь заест бедных крестьян мироед (возможны варианты – активный поп, грамотный аутсайдер etc.)!

Автор долго расписывает, как тонули в волоките инициативы по созданию рынка земельной собственности. Почти все властные акторы считали, что только возможность залога земли сподвигнет крестьян к нововведениям, однако любая попытка либеральной башни государства разрешить продажу крестьянской земли (и залог, и изъятие за долги) сразу уравновешивалась действиями башни консервативно-патерналистской, которая выпускала «специальные правила», которые по существу свободную продажу отменяли. И так на протяжении почти полусотни лет с момента реформы, по крайней мере с 1870-х по 1914-й. Собственно, если верить современной историографии, это было типичным способом царской администрации решать проблемы – откладывать их лет на сорок. Тотальный взрыв, уничтоживший эту структуру, накопившую столь заметное число отложенных проблем, не должен в таком случае кого-либо удивлять.

Автор, опять же, открыто не постулирует, но намекает на то, что стало довольно популярно в западных исследованиях истории России – выводить почти все мероприятия ранних большевиков из позднеимперского опыта. Вот и у Коцониса агрономы – не менее высокие модернисты, чем большевики, ибо столь же идеалистичны и оторваны в своём мегапланировании. В этом смысле насаждаемая сверху кооперация, что ссуднотоварищеская, что маслосыродельная выглядит как первая ласточка колхозной системы (особенно если учесть весь антикапиталистический пафос). Коцонис добавляет к этому колониальное измерение, сравнивая имперские власти в Петербурге с английским владычеством в Индии, крестьян – с индусами, а агрономов, неожиданно, с локальной индийской элитой, пытавшейся доказать государству-империи свое исключительное право представлять немых и отсталых крестьян. Тут уместно вспомнить Эткинда с его внутренней колонизацией (и других, от Ключевского до Поланьи ).

Книга Коцониса завершается ссылкой на Майера , который когда-то сделал заметный акцент на том, что в Европе ancien régime просуществовал до самого конца Первой мировой. Это по-своему верно и для российского крестьянства, зажатого между вестернизированной интеллигенцией и наиболее окостенелым государством в Европе. Взрыв разметал всех, и режим, и интеллигенцию. Бойтесь тех, кто пытается вас представлять, совершенно не понимая, как вы живете.

P.S. Коцонис аккуратно рассказывает о теории (и значении) Гершенкрона (куда аккуратнее, чем Лено ), а также довольно ловко ниспровергает всех тех российских земских статистиков, что создали этот мир отсталых крестьян и которые приводили в восторг, например, Теодора Шанина, чью книгу я довольно недавно читал. Долой наивное крестьяноведение, так сказать.

Источник