5

Ну, как я напишу драму Веры, да не сумею обставить пропастями ее падение, - думал он, - а русские девы примут ошибку за образец, да как козы – одна за другой – пойдут скакать с обрывов!.. А обрывов много в русской земле.

«Обломов», «Обыкновенная история», «Обрыв» (хронология – моего знакомства)… Удовольствовалась всем триумвиратом Ивана Александровича, наконец-то. Последний роман не такой «программный», как первый, и не столь ироничный, смешной, как второй. Но в юморе – вполне сопоставим; но в глубине, трагедии – пожалуй, даже превосходит. Впечатление такое, будто за 20 лет работы над «Обрывом», по прошествии 11 – от выхода в свет «Обыкновенной истории» и 10 – «Обломова», талант Гончарова настоялся и вобрал в себя все лучшее, что было в раннем его творчестве. Потому советую всем тем, кому по душе два первых романа, у кого они, как у меня, числятся в любимых книгах: читайте, читайте «Обрыв», это воистину «шедевр русского романного искусства», как значится в аннотации издания «Художественной литературы», этого по размеру и цвету бумажного кирпича.

В ней же значится, что в «Обрыве» «правдиво отразилась жизнь дворянской интеллигенции 60-х годов XIX века», с чем нельзя, конечно, не согласиться. Но только ли быт дворянской усадьбы, только ли провинциальные толки, и «новый» Марк и несколько «лишний» Райский?.. Этот Райский, эта возомнившая себя солнцем электрическая лампочка, которая без чьего-нибудь очаровательного пальчика, нажавшего на выключатель, гореть не может, гиперболизируя все и вся, раздражая порой, как жужжащая муха под потолком, не находящая местечка пристроиться, время от времени вспыхивала вдруг так, выдавала такое глубокое, искренне, несомненное, что ей – отпускалось. Как в известном фильме: «Он, конечно, не гений… Но и не без способностей». Борюшка был к тому же участником всех почти комических сцен, поставщиком всего почти несравненного гончаровского юмора, который я так люблю:

- Нет, я хочу обыкновенной, жизненной и животной страсти, со всей ее классической грозой. Да, страсти, страсти!.. – орал он, несясь по саду и впивая свежий воздух.

- Пора, Борис Павлович, - сказала она, - вон в виске седина показывается. Хочешь, посватаю? А какая красавица, как воспитана!
- Нет, бабушка, не хочу!
- Я не шучу, - заметила она. – У меня давно было в голове.
- И я не шучу, у меня никогда в голове не было.

- В экстазе! – со страхом повторила Татьяна Марковна. – Зачем ты мне на ночь говоришь: я не усну. Это беда – экстаз в девушке! Да не ты ли чего-нибудь нагородил ей?

Проблемный малый Райский, конечно, но золото – персонаж! Творческие муки Бориса очень показательны, кстати, невзирая на комичность, его фигуре присущую. А благородный, лесной хозяйственник, «медведь» Тушин, из тех персонажей, в которых, книжных, влюбляются «русские девы» навроде меня? А трогательнейшие Леонтий Козлов и Тит Никоныч? Я с ними со всеми сроднилась, сжилась, прочитывая с лета, то возвращаясь, как Вера, бывшая близкой мне, в их общество, то отдаляясь, занимаясь другим, прочими книгами и делами, запершись в старом доме. О женских образах подробней не говорю потому только, что не хочу портить предстоящего потенциальным читателям удовольствия: не ошибусь, если скажу, что в романе с большим знанием души слабого (?) пола воспеты женские любовь и нежность, воля и сила. Даровит, мудр и необычайно добр Иван Александрович - он из любимых авторов на всю жизнь.

P.S.

- Вообразите, я всю ночь летал.
- Как летали?
- Будто крылья явились.
- Это бывает к росту, - сказала бабушка, - кажется, тебе уж не кстати бы…